ПЕСЕННЫЙ ФОЛЬКЛОР В СИСТЕМЕ ВОЕННОЙ КУЛЬТУРЫ ЧЕРКЕСОВ

 Впервые взаимное влияние милитаризованного быта и песенного фольклора черкесов проанализировал в своей блестящей статье, опубликованной в 1869 г., А.-Г. Кешев. Нельзя не упомянуть описание и классификацию песенного фольклора черкесов сделанное Хан-Гиреем в этнографическом и историческом описании Черкесии. Данную научную проблему исследовал в ряде своих работ З.М. Налоев.

Черкесы в прошлом были воинственным народом и воинский класс составлял значительную часть населения Черкесии – около 30%.

Образ жизни, воспитание, природные данные, особенности общественно-политического устройства и геополитическая ситуация способствовали развитию у них в значительной степени военных задатков. При этом следует заметить, что воинственность и милитаризированный быт феодальной Черкесии были во многом производными от непреходящей в течение столетий внешнеполитической напряженности.

Высокий уровень боевой подготовки черкесских воинов был результатом взаимодействия многих факторов. Для функционирования налаженной черкесами эффективной системы военной подготовки немаловажное значение имела идеологическая обстановка, поддерживаемая в обществе. Система этических, обычно-правовых, этикетных норм адыгэ хабзэ и созданный на его основе рыцарский кодекс уэркъ хабзэ на уровне общественных отношений превозносили воинскую славу, честь, свободолюбие. Важную роль в этом играли народные барды – джегуако, которые в своих песнях окружали ореолом рыцарской доблести участие не только в освободительных войнах, но и в грабительских набегах и феодальных междоусобных войнах. С этой же целью использовался и древний нартский эпос, в котором воспевались набеги и войны эпохи «военной демократии».

«Современный черкес, – писал К.О. Сталь, – хочет подражать громким подвигам своих народных нартов ... и тлехупхов (лIыхъужь – рыцарь, герой – А.М.), о хищничестве которых гласит ему народное предание и народные песни».

Огромное значение в воспитании молодежи в духе господствовавших в черкесском обществе идеологических представлений и ценностей играли песня и песенный фольклор. Черкесская песня, прославлявшая воина-наездника и его подвиги, сопровождала его от рождения до смерти.

Как только в семье знатного черкеса рождался ребенок, быфадэ (аталык) за определенную плату поручал джегуако сложить в честь своего воспитанника колыбельную песню. О характере и содержании этих песен Хан-Гирей писал:
«В песнях этого разряда упоминают о знатности и подвигах предков и родственников воспитанника и предрекают будущую его славу. Тут же посылают его в наезды и делят его добычи воспитателям и служителям. Младенец-воспитанник, приходя постепенно в юность, узнает ему предреченные деяния почти прежде имен родителей; а между тем, войдя в лета возмужалости, старается оправдать, сколько возможно предреченные ему подвиги. После этого можно ли удивляться, что ... черкес от колыбели до гроба гоняется за славою храброго воина».

Известные предводители, желавшие собирать под свои знамена как можно больше воинов, перед выступлением в поход рассылали по стране покровительствуемых ими джегуако. Исполняемые ими при этом историко-героические песни, прославлявшие военные подвиги народных героев, лучше всего способствовали мобилизации населения, особенно молодежи.

Знаменитый шапсугский предводитель Шеретлоко Кизильбеч (Казбич) при подготовке военного похода и сборе армии всегда пользовался услугами джегуако. «Он водил с собой, – сообщает Дж. Лонгворт, – простого, но могущественного помощника в лице слепого старого певца, самого известного в Черкесии, одно слово убеждения которого было способно собрать мужчин.

Любитель искусства народного пения, Хаджи (Казбич Шеретлоков – А.М.) был щедрым покровителем умелых исполнителей… и по большей части, когда он собирал воинский отряд, с ним всегда находился его любимый трубадур, который вместе со своей скрипкой перевозился с места на место на крупе жеребца его слуги».

Песня сопровождала черкесских наездников и во время дальних походов.
В них принимали участие дружинные джегуако, которые исполнением старинных песен воодушевляли воинов. Кроме того, их задачей было правдивое отражение событий, очевидцами которых они становились.

Так как для князей и дворян профессия джегуако считалась предосудительной, последние, как правило, были выходцами из крестьянских сословий. Тем не менее, некоторые представители высших сословий не пренебрегали песнетворчеством. Так, известный наездник и предводитель кабардинский князь Атажукин Магомет-Аша (Колчерукий) (ХьэтIохъущокъуэ Мыхьэмэт Iэшэ) был неплохим поэтом и импровизатором песен.

По словам Гукемуха Абубекира, в старину некоторые наездники возили с собой во время походов черкесский музыкальный инструмент – шичепшину, под аккомпанемент которой исполнялись песни [Гукемух Абубекир Махмудович, 1905 г.р., сел. Большой Зеленчук КЧР]. Знание историко-героических песен вменялось в обязанность знатной черкесской молодежи.

Анализируя характер и значение черкесских песен, А.-Г. Кешев писал: «Песня дорога для адыгов не только потому, что она единственный памятник его прошедшего, наследие отцов, но еще и потому, что она служила всегда неиссякаемым источником его воинственного энтузиазма».

Действительно, при отсутствии у черкесов своей письменности, песня и сопровождавшие ее устные предания, передававшиеся из поколения в поколение, были единственным средством увековечить знаменательные события, их участников, имена героев и их подвиги. Говорят, когда один русский генерал спросил последнего верховного князя Кабарды Кучука Джанхотова: «Что есть ваша история?», он ответил: «Наши старики – наша история», имея в виду, что именно они были носителями знаний прошлого своего народа, воплощенного в преданиях и историко-героических песнях.

Их историческую достоверность можно было бы поставить под сомнение, учитывая сам жанр, предполагающий некоторую романтизацию героев и гиперболизацию их деяний. Но именно в этом жанре адыгского фольклора в основе всегда лежат исторические факты, которые находят подтверждение в других источниках. Опираясь на устную историческую память народа, выдающийся просветитель Шора Ногмов создал первую письменную историю кабардинцев (1838 г.).

Черкесские историко-героические песни и предания как никакой другой вид исторических источников имеют важное значение при попытках воссоздания «духа эпохи», внутреннего мира адыгов того времени, их менталитета и т.д. Поскольку они создавались по поводу определенных случаев и посвящались конкретным лицам, то содержащаяся в них информация может быть использована в качестве вспомогательного материала для реконструкции деталей и обстоятельств исторических событий. Здесь они незаменимы даже при наличии других источников.

Народная память, отраженная в фольклоре, сохранила в веках не только события и имена, но и духовные ценности, особенности менталитета, идеалы, составлявшие морально-этическую и эстетическую основу народного мировосприятия.

Так, например, в песенной культуре черкесов нашли отражение такие особенности традиционной черкесской культуры, как присущие ей агональные черты. Древнегреческий термин «агон» означает «соревнование, состязание, борьба». Агональное начало пронизывает насквозь адыгский фольклор.

Гипертрофированное желание славы и острое соперничество в черкесском обществе ученые объясняют военно-демократическим образом жизни, влиявшим на стиль межличностного и межгруппового общения. Оспаривание первенства шло на уровне индивидов, семей, фамилий, субэтносов. Соревновательность у черкесов считается добродетельным качеством личности, которое способствуют развитию как отдельной личности, так и общества в целом.

В героических величальных и плачевных песнях нашли отражение такие особенности менталитета черкесских воинов, как индивидуализм, дух соперничества в проявлении воинской доблести, любовь к славе.

Слава, в понимании черкесов, давала человеку земное бессмертие. Вот почему каждый черкес мечтал о высшей награде в адыгском обществе – быть прослав-ленным в песне народными бардами. «Мывэ сыныр мэкIуэдыж, мыкIуэдыжыр уэрэдщ» – «Камень на могиле со временем исчезнет, не исчезнет со временем лишь песня» – гласит народная поговорка.

В статье «Характер адыгских песен» А.-Г. Кешев в связи с этим отмечал:
«Не боясь нисколько впасть в преувеличение, мы утверждаем, что ни учение ислама, просветившее адыгские племена новым миросозерцанием, ни попытки Шамиля вдохнуть в них пламенный дух газавата не имели в совокупности и половины той подстрекающей силы, какую в состоянии производить на адыгов одна хорошая старинная песня. И в этом нет ничего странного. Религиозная проповедь сулила адыгам одни загробные награды, тогда как ему по свойству его характера гораздо заманчивее казалось приобрести земную славу. Первая занимала его лишь настолько, насколько она смягчала перспективу предстоящих за пределами жизни мучений ада; слава же привлекала его в той мере, в какой он желал бы видеть себя в своей сфере, окруженным всеобщим удивлением и почетом. К тому же при односторонне понятом им учении ислама, черкесу казалось легче достигнуть небесной награды – так как для этого, по его мнению, достаточно пасть в борьбе с гяурами, – чем добиться репутации хорошего наездника… Впрочем, мы не хотим сказать этим, что умирать для черкеса легче, чем для всякого другого; мы только желаем показать, что при твердой уверенности в неизбежности смерти и решительном предпочтении сложить голову в бою, нежели умереть спокойно в постели, условие, предписываемое религией для получения мученического венца, не представляло для него особенной трудности».

А.С. Мирзоев. Песенный фольклор в системе военной культуры черкесов (адыгов)