Гостеприимство у черкесов (адыгов) было священною обязанностью

 Гостеприимство у черкесов было священною обязанностью, и хозяин не только должен был угостить гостя, чем только можно, но и охранять его от всевозможных неприятностей, оскорблений, а на случай чего чрезвычайного даже жертвовать и своею жизнью, хотя бы гость был кровный его враг или преступник.

— Благословение на дом твой и семью! — говорит гость, входя в саклю.

— Голова моя и заряд мой за друга и недруга. Ты — гость мой и, стало-быть, мой властелин, — отвечал хозяин.

И негостеприимство навлекало на хозяина нерасположение целого общества; оно считалось большим пороком и порицалось пословицею: "ты ешь один, не делясь, как ногайский князь"!..

Заслышав еще издали приближение к сакле гостя, хозяин спешил к нему навстречу, и, когда гость слезал с лошади, то хозяин держал его стремя, кто бы он ни был-богатый или бедный, знатного или незнатного происхождения.

И не только в одном гостеприимстве, но и во всем остальном черкес вполне оправдывал свое название адиге, то есть, свое благородство.

Он по природе был рыцарем, и хотя многие называют его разбойником и хищником, но он, если и был когда жаден к деньгам, тем не менее длился ими со всеми, раздавая их щедрою рукою. В обычай народа установилось даже право, что порядочный человек должен подарить нуждающемуся по первому же его слову, даже намеку, все, что тот похвалит. На основании этого бедные люди получали иногда в подарок: лошадь, оружие, одежду, и таким образом снаряжались всем необходимым для войны. А последняя давала им и все средства для существования. Обзаведясь же своим имуществом, бедный и вознаграждал потом иной раз с избытком тех, кто способствовал поправлению его обстоятельств. Но черкес с одной стороны, не дорожил своим имуществом, а с другой, когда возникнет какой-либо спор, то он из одного самолюбия тягается с противником без конца. Сознаниe собственного достоинства развило в нем заносчивость, а свобода — гордость; тем, однако, не менее храбрый по природе и привыкший с детства бороться с опасностью, он с пренебрежением относился к самохвальству, — оно как бы оскорбляло его самолюбие. О своих даже военных подвигах и доблестях черкес никогда не говорил и никогда не прославлял их, считая такой поступок неприличным. Самые известные и смелые джигиты (витязи) отличались необыкновенною скромностью, говорили тихо, готовы были уступить место каждому и замолчать при споре. Зато на действительное оскорбление отвечали с быстротою молнии оружием, и отвечали без угроз, без крика и брани. Черкес, будучи чрезвычайно впечатлительным, легко увлекался, но весьма скоро и приходил в себя. В обращении с своими он был вежлив, почтителен к старшим, откровенен, и говорил смело и резко все то, что думал; но в обращении же с своими врагами, русскими, был всегда вероломен, холоден и натянут. Ненависть к русским он всегда высказывал также не стесняясь и называл русского — гяуром, то-есть, собакой. В драках с русскими черкесы действовали безпощадно, и попасть в руки противника живьем, или быть взятым в плен, считалось у них верхом бесславия. Набеги черкесов на наши караульные посты, но главным образом на наши селения, а особенно закубанские хутора, отличались удивительною быстротою и смелостью: черкесы перерезывали обыкновенно всех хуторян, угоняли скот, табуны, и всегда совершали свои набеги небольшими партиями, человек десять, двадцать. Отдавая преимущество набегу, редкий горец не участвовал в какой-нибудь партии, и самое главное достоинство он приписывал себе в набегах на нашу линнию, то-есть на наши кордоны, при чем, надо сознаться, что своими набегами горцы долго и весьма удачно тревожили pyccиеe пределы. Во время набегов, черкесы избегали только встречи с нашими войсками, почему большею частью они прокрадывались к ним по ночам через Лабу и Кубань. Подойдя ночью на довольно близкое расстояние к берегу Кубани, они скрывались днем где-нибудь в балке и осматривали то место, которое бы можно было избрать для переправы. Предводитель их то скакал вперед, приникнув к седлу, или поднявшись на стремена, то из-за кургана окидывал местность привычным и опытным глазом, и то вдруг прикладывал к губам палец, — тогда вся партия останавливалась; когда же предводитель указывал на землю, все слезали с коней, а когда махал к себе, — все вихрем мчались к нему. Но в случае предводитель замечал что-либо подозрительное, то он, спешившись взбирался ползком на курган и осматривал окрестности, если же замечал наши пикеты, тогда прибегал к следующей хитрости. Он бросал вверх свою шапку и скатывался кубарем с кургана для того, чтобы таким образом ввести в обман наших, могущих подумать, что с кургана слетела птица. Иной же раз, находясь на ровной местности, они приготовляли из травы сноп и под его прикрытаем караульный ложился в траву и прятался там незамеченным. Переправа через Кубань, как мы уже сказали, совершалась ночью и при помощи бурдюков (Бурдюком называется кожа, снятая целиком с шерстью с какого-нибудь животнаго, барана, быка, козы и т. п.), одна половина которого наполнялась воздухом, а в другую складывались разные необходимые вещи. Переправляющиеся держали ружья наготове, а патроны, чтобы их не замочить, втыкались вокруг папах. Переправа партии через Кубань и проход ее незаметно мимо наших секретов, составляли дело самое трудное и опасное. Здесь-то и выражалась вполне вся ловкость, смелость и предприимчивость черкесов. И надо было видеть, с какой тишиной и осмотрительностью должно было все это совершаться: малейший плеск воды, фырканье лошади могли уничтожить все их замыслы, и в большинстве случаев смерть была для них неизбежной: одни тонули в реке, другие погибали от пуль и шашек наших казаков.

АЛЕКСАНДРОВ Н. А.
КАВКАЗ

Текст воспроизведен по изданию: Кавказ // Литературно-художественный сборник"На трудовом пути". К тридцатипятилетию литературно-педагогической деятельности Д. И. Тихомирова. М. 1901