Зихия, Касогия, Папагия

Пограничье между зихами и касогами Константин определяет как Папагию, часть которой принадлежит Зихии. Отождествить Папагию и Зихию полностью не позволяет их разделение как равных по значению территорий наряду с Касахией. Пространство Папагии видится от нижнего бассейна р. Абин до верховий р. Белой или даже южнее – по северо-восточным склонам Главного Кавказского хребта. При этом к Зихии должна быть отнесена северная, равнинная часть Папагии, поскольку, во-первых, именно там следует искать нефтеносный район с местечком Сапакси, а вовторых, равнинные условия способствуют консолидирующим процессам (в данном случае – между Папагией и Зихией) больше, чем горные.

Почетное место (и недаром) в легендарном ряду занимает родословная княжеских династий Темиргоя, Бесленея и Кабарды во главе с общим первопредком – великим Иналом. Разбор многочисленных вариаций на тему Иналовой легенды приводит к выводу, что перед нами – зафиксированное в устной традиции воспоминание о времени этнополитической консолидации ранних адыгов с последующим распадом недолго существовавшей державы, что и стало основой формирования будущих подразделений единого суперэтноса.

Остается определить время этой консолидации; но сделать это, «вычислив» время жизни легендарного Инала, практически невозможно, поскольку следует признать, что образ этот собирательный и объединяет черты нескольких реальных персонажей, включая «главного», т.е. исторического Инала. Тем не менее повторяющиеся детали легенд весьма красноречивы; например, решающая роль византийского императора в появлении Иналова рода на Кавказе указывает на то, что корни легенды уходят в Средневековье, когда авторитет и значение Восточной Римской империи на Северном Кавказе были достаточно велики. С другой стороны, легенда содержит сюжет разделения племен и княжеских родов, что совпадает с известием Ал-Масуди о черкесах, которые до самого моря являются одним народом, но не имеют общего царя. Таким образом, этноним с корнем кас/кес должен быть старше этого свидетельства, которое явно намекает на распад некогда единого целого.

На это, кстати, можно возразить, что Масуди мог объединить зихов с касогами подобно тому, как в ХIХ в. одни авторы всех коренных насельников Северо-Западного Кавказа, а то и вообще всех кавказских горцев называли черкесами, а другие объединяли под одним этнонимом «абазы – абхазы» весь адыго-абхазский массив. Но «ошибка» Масуди иного рода, ибо дублируется многими современниками. Так, хазарский царь Иосиф, живший в Х в., относил «стану Каса», т.е. Страну касогов, к сфере влияния Хазарского каганата; что же касается страны (или народа) Зуних, упомянутого Иосифом в той же связи, то Н.К. Коковцев возражает против общепринятой трактовки его как народа зихов (главным образом, вследствие нарушения географической последовательности списка данников каганата) и видит в нем кумыков. Получается, что в тексте Иосифа зихов либо вовсе нет, либо они «скрыты» в общем с касогами имени. О том же свидетельствуют и русские летописи в ХI в.: «…примечательно, что русские источники, известия которых о Кавказе были непосредственно связаны с информацией, шедшей из Тмуторокани (Таматархи), соседней зихам, также не знали их имени. Для обозначения адыгов они использовали тот же термин, который был известен хазарам и арабам: каса/кашак/касоги». При этом зихов и касогов воспринимают как единое целое те, кто с ними теснее контактирует, между тем в Константинополе, напротив, понимали различие между ними.

Дополнительно объяснить это могли бы данные археологии. Обращает на себя внимание смена археологической ситуации в период господства Хазарского каганата (VIII–Х вв.) и последующую эпоху, до монголо-татарского нашествия (Х–ХIII вв.). С VIII в. возрастает количество погребений, использующих метод кремации (трупосожжения); меняется и суть обряда: используется урна для праха; тело сжигают в одном месте, а горшок-урну с обугленными костями закапывают в другом; часто практикуется ритуальная порча погребального инвентаря – эти и другие детали отличают кремации VIII–ХIII вв. от кремаций III–VII вв. При этом погребения методом ингумации (трупоположения) не только сосуществуют с кремационными в пределах одного археологического периода, но и непосредственно соседствуют в биритуальных могильниках.

Особо обратим внимание на то, что «…характерной чертой биритуальных могильников является единство материальной культуры при различии в обряде». География же таких могильников подтверждает продолжение и усиление тенденций культурной унификации побережья и предгорий, зафиксированной Анфимовым для предшествующего периода, к тому же дополненной внешним влиянием.

В.А. Тарабанов и А.В. Пьянков заметили, что кубано-черноморские кремационные погребения по основным чертам сближаются с аналогичными погребениями Среднего Подонья (в частности, бассейна Северского Донца) времен салтово-маяцкой культуры. Признаки проникновения в Закубанье кочевников, впоследствии оседавших на нем, видел в археологической ситуации рассматриваемого периода и А.В. Гадло; а именно: в распространении в Восточном Предкавказье зливкинского варианта салтово-маяцкой культуры, а в Западном – возникновение крупных полиэтничных поселений, в частности, Таматархи (Тмутаракани). Как практически и все остальные, А.В. Гадло связывал это с хазарской территориальной и культурной экспансией. Следует, однако, иметь в виду, что и материальная, и духовная составляющая «салтово-маяцкой» культурной периферии на Кавказе может быть результатом не только и даже не столько этнодемографических процессов, но и культурных инноваций.

Таким образом, анализ археологических данных может представить нам дополнительный материал для реконструкции этнических изменений процессов на раннесредневековом Северо-Западном Кавказе: этническую интеграцию сопровождала культурная унификация в условиях культурного влияния кочевой степи, но влияние это не означало столь же сильной этнодемографической экспансии.

Следует понимать, что хотя процесс консолидации адыгов действительно выглядит «дискретно», т.е. прерывисто, но интеграционные тенденции в эти «перерывы» не исчезали, просто опускались на более низкий уровень – чем прочнее были связи между локальными группами, тем больше друг от друга отделялись местные «племена» (и наоборот). При этом этническая история соотносилась с политической: субинтеграция «племен» и укрепление местной княжеской власти подкрепляли друг друга. И вполне возможно, что в случае с Зихией, Папагией и Касахией Константина Багрянородного мы имеем дело не только и не столько с этнотерриториальными, сколько с этнополитическими названиями.

Итак, картина предстает следующая. На протяжении столетий культурное взаимодействие и политические процессы на Северо-Западном Кавказе находили проявление в постепенной интеграции местных племенных групп. На Черноморском побережье интеграция эта наблюдаема с первых веков нашей эры под общим этнонимом зихи. К рубежу Средневековья обозначилось формирование союза Каса в Закубанье. Оба процесса, подкрепляемые культурным взаимодействием побережья, прикубанского плоскогорья и кочевой степи, достигли пика в VIII–IХ вв., выразившегося в формировании зихо-касожского суперсоюза («державы Инала»). Именно в этот момент формируется единое самосознание новой общности, появляется общее самоназвание (адыгэ) и общие экзоэтнонимы (черкесы, касоги, зихи). Однако, разделив судьбу всех феодальных держав, этот союз быстро (к Х в.) распался, создав базу для формирования будущих «племен».

Реконструкция этно-исторических процессов на Северо-Западном Кавказе

Сивер А.В. (г. Новороссийск)