Положение северокавказских иммигрантов в Османской империи

Мухаджирство (переселение в Турцию) было тяжелым испытанием для народов Северного Кавказа и трагическим событием в их исторической судьбе. Трудности и невзгоды начинались с самого переезда, когда людей перевозили на специально зафрахтованных для этого сотнях небольших судов османских контрабандистов и торговцев, взимавших за это большую плату (часто молодыми невольницами). Многие переселенцы же пытались добраться до Турции на русских или иностранных парусных судах и пароходах. Перегруженные лодки часто тонули. Бывало и так, что у старых барок оказывалось пробуравлено дно и они тонули, будто бы случайно, сразу же после выхода в открытое море, вместе с людьми. Плата же за перевозку оставалась в карманах безжалостных дельцов. Многие переселенцы погибали в пути, а больных живыми выбрасывали за борт. На черноморском побережье Анатолии скапливались огромные толпы голодных и одетых в тряпки, завшивевших людей. Тысячи переселенцев гибли от тифа и других болезней. Измученные лишениями переселенцы в ожидании прихода турецких и других судов умирали на берегу. Умерших не успевали предавать земле2. Эмиграция черкесов приняла столь широкий размах, что правительство Османской империи не успевало перевозить и расселять их, оно вынуждено было обратиться к правительству России с просьбой приостановить переселение3. О том, что эмиграция проходила поспешно, свидетельствует тот факт, что поселенные на покинутых землях «...новые пришельцы (казаки) нашли все приготовленным и им оставалось лишь собрать жатву с полей, засеянных местными жителями, которые в это время тысячами погибали в турецких портах Анатолии от тифа и голода»4. Горцы переправлялись в Турцию через морские порты — Новороссийск, Тамань, Анапа, Туапсе, Сухуми. Сухопутно добираться в первое время было запрещено царской администрацией — дороги были закрыты, чтобы воспрепятствовать перегону скота горцами . До побережья ехали на арбах и лошадях. Движение затруднялось отсутствием мостов и бездорожьем. И дальше ни турецкий, ни российский флот не могли обеспечить своевременную перевозку огромной массы людей в пределы Турции. «Не облегчило существенно положение и частичное привлечение флотов Англии, Греции и других государств»6. Без продовольствия, денег и даже одежды горцы в ожидании прихода судов, порой по три-четыре месяца, переносили всевозможные лишения на открытом морском берегу. Ко всему прочему, суровая зима (например, 1863/64 г., какой не знали с 1810 г.) крайне затрудняла сообщение между Турцией и кавказским побережьем. Горцы заболевали и умирали сотнями. «Все северо-восточное побережье Черного моря было усеяно трупами и умирающими, между которыми сохранились небольшие оазисы еле живых, ожидавших своей очереди отправления в Турцию»7. Очевидец событий А.П. Берже летом 1864 г., в самый разгар переселения писал: «Следуя вдоль Анатолийского берега, я встретил их (горцев-переселенцев. — Ф.Б.) во множестве в открытом море и был очевидцем их горестного положения в Батуме и Трапезунде. В ноябре того же года (1864), на возвратном пути из Европы я видел их при несравненно худшей обстановке в Рущуке и Силистрии. Но никогда не забуду я того подавляющего впечатления, какое произвели на меня горцы в Новороссийской бухте, где их собралось на берегу около 17 000 человек. Позднее ненастное и холодное время года, почти совершенное отсутствие средств к существованию и свирепствовавшая между горцами эпидемия тифа и оспы делали положение их отчаянным. И, действительно, чье сердце не содрогнулось бы при виде, например, молодой черкешенки в рубищах, лежащей на сырой почве, под открытым небом, с двумя малютками, из которых один в предсмертных судорогах боролся со смертью, в то время как другой искал утоления голода у груди уже окоченевшего трупа матери, а подобных сцен встречалось немало»8. Офицер турецкой армии черкес Нури, перенесший тяготы эмиграции, впоследствии вспоминал: «...Нас швыряли, как собак, в парусные лодки; задыхаясь, голодные, оборванные, больные, мы ждали смерть как лучшее для нашей судьбы, ничто не принималось в расчет: ни глубокая старость, ни болезни, ни беременность! Все деньги, которые ассигновало ваше (русское) правительство на поддержку переселенцев, все они уходили куда-то, но куда? Мы их не видели, с нами обращались как со скотом, нас валили на общие койки сотнями, не разбирая, кто здоров, кто болен, и выбрасывали на ближайший турецкий берег. Многие из нас умерли, остальные приткнулись, где попало»9. О трагедии горцев писали многие очевидцы. Одни рассказывают о трупе матери, грудь которой сосет ребенок, другие —о матери же, носившей на руках замерзших детей и никак не хотевшей расстаться с ними; третьи — о целой груде человеческих тел, прижавшихся друг к другу в надежде сохранить внутреннюю теплоту и в этом положении застывших, и т. д. О страшных сценах переселения горцев свидетельствует еще один очевидец событий, И. Дроздов: «Поразительное зрелище представлялось глазам нашим по пути: разбросанные трупы детей, женщин и стариков, растерзанные, полуобъеденные собаками, изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от измождения и еще заживо делавшиеся добычей голодных собак... Живым и здоровым некогда было думать об умирающих: их и самих перспектива ждала не утешительная». «Турецкие шкипера, — продолжает цитируемый автор, — из жадности наваливали черкесов скопом на суда и везли до берегов Малой Азии. Затем, как груз, выбрасывали лишних за борт при малейшем признаке болезни. Волны выбрасывали трупы этих несчастных на берег Анатолии... едва ли половина отправившихся в Турцию прибыла к нему. Такое бедствие в таких размерах редко постигало человечество...» Из 50 тысяч переселенцев достигли турецких берегов 40 тысяч; 10 тысяч человек были выброшены в море, а еще столько же умерли сразу же на берегу. «Поэтому до сих пор многие черкесы-переселенцы отказываются есть рыбу, так как эта рыба питалась телами их земляков в Черном море»11. О численности «черкесов», погибших на турецком берегу, свидетельствует письмо русского консула в Трапезунде А. Н. Мошнина: «С начала выселения в Трапезунде и окрестностях пребывало до 247 000 душ. Умерло 19 000 душ, теперь осталось 63 290 человек, средняя смертность — 180—250 человек в день. Свирепствует сильный тиф... за ноябрь—декабрь 1863 года прибыло в Трапезунд 100 кочерм, отправлено в Константинополь и Варну 4650 человек. В среднем умирало в день 40—60 человек, находится еще в Трапезунде 2050 человек» . Ко всем бедствиям «черкесских» переселенцев присоединилась еще и работорговля. Умиравшие с голода эмигранты предпочитали продавать своих детей, чем видеть их голодную смерть. Только с ноября 1863 по сентябрь 1864 г. было продано около 10 тыс. человек и около 100 тыс. умерли13. Горцы не думали, что они быстро будут побеждены и поэтому откладывали распродажу своего имущества до последней минуты. Кроме того, турецкое правительство не разрешало им брать с собой оружие и скот. Поэтому, когда несколько сот тысяч человек одновременно стали продавать свое имущество, цены невероятно упали. «Хорошего быка можно было приобрести за целковый. Барана — за четвертак, обыкновенную лошадь с седлом и полной сбруей — за пять рублей, а породистую — рублей за двадцать. Дорогие шашки в богатой оправе также отдавались за бесценок. То, что прежде ценилось в 200—300 рублей, можно было купить за 30—40 рублей. За древний, хороший клинок в свое время отдавали десятки рабов, сотни баранов, "теперь же все пошло прахом". Старики не желали продавать свое оружие, так долго им служившее, и с каким-то немым отчаянием кидали его в море. Многие семейства, подъехав к берегу и узнав, что весь скарб свой придется бросить, продать даже свое оружие, поворачивали арбы назад. Прощаясь с родиной, горцы стреляли в воздух из ружей, а затем бросали их в морскую пучину»14. Когда трагедию переживает целый народ, то больше всего страдают представители бедных слоев общества. Богатые и знать приступили к переселению тотчас же, отправляясь из незанятых русскими приморских пунктов на турецких кучермах. Горцы, не имевшие состояния, по примеру богатых бросали свое малоценное имущество и выходили к морскому берегу в ожидании прихода турецких судов и возможности перебраться на них в Турцию. Кроме того, состоятельные люди находили покровительство со стороны местной царской администрации. «Иногда богатых отправляли бесплатно на турецких пароходах, забирая даже семена для будущих посевов, а бедные оставались без хлеба на берегу моря»15. А помощь, оказанная переселенцам царской администрацией, была мизерной. Большая ее часть предназначалась на уплату судовладельцам, а остальная — не всегда доходила до нуждающихся. Конечно, этот вид торговли не остался бесполезным для самих переселенцев. «Женская дипломатия» кавказских красавиц, заключенных в гаремах Турции, не оставалась, по-видимому, пассивной в это тяжелое для их отчизны время. И, конечно, та ничтожная помощь, которую решилась, наконец, оказать Турция, должна быть отнесена гораздо более на счет «женского дипломатического корпуса» из сераля падишаха, корпуса, составленного большей частью из дочерей глубоких долин Эльбруса, чем на счет депутации черкесских коноводов. О сильном влиянии черкесов, особенно женщин, говорилось также в манифесте, принятом на народном собрании адыгских племен в 1839 г. в шапсугском районе. В манифесте, обращенном ко всем народам мира, выражалось возмущение: «...как мог султан передать нас России (Ан-дрианопольский договор. — Ф.Б.), когда мы находимся с ней в состоянии войны? Мы со своими горами прикрыли дорогу русским в Турцию. Кроме того, наша черкесская кровь течет в венах самого султана, так как он рожден от черкешенки и женат он также на женщине той же национальности. А если смотреть на его окружение, министров и генералов, то они почти все происходят от черкесов». Это подчеркивал и полковник Кранинце в рапорте от 17(29) января 1863 г. из Константинополя: «В больших константинопольских гаремах, — писал он, — очень много черкесских женщин, и они считают для себя честью жить в окружении своих родственников». Эти родственники нужны были султану как дешевый военный товар для защиты двора. Они обладали высоким уровнем военной подготовки и поэтому спрос на них был высок. Таким образом, «...женщины и военные черкесского происхождения прославились очень быстро в Османской империи...». Турецкие контрабандисты надеялись от переселения горцев «получить большие прибыли, а работорговцы из числа кавказской эмигрантской массы — дешевый контингент рабов»16. За 1863—1864 гг. с Северо-Западного Кавказа, как уже отмечалось, было продано в рабство не менее 10 тысяч женщин и мальчиком. Настоящий ажиотаж вызвала торговля женщинами для гаремов. За красивую черкешенку на рынках Османской империи можно было взять до 50 тыс. пиастров (8 тыс. гульденов). На кавказском берегу Черною моря турки набивали красавицами трюмы. «Не удовлетворяясь закупкой девушек и женщин в прибрежных пунктах, турецкие работорговцы проникали в отдаленные аулы черкесской территории, где выискивали "особенно ценный товар", посылая на Кавказ с этой целью специально доверенных лиц, которым поручалось отбирать самых красивых женщин и девушек»17. Английский консул в Трапезунде сообщал своему правительству, что из 230 тысяч черкесов, высадившихся на берег Анатолии в 1864 г., было продано 10 тысяч человек18. В декабре 1863 г., в Трапезунде ребенка 11 — 12 лет можно было купить за 30-40 рублей, а местный паша приобрел восемь «самых красивых девушек» по 60—80 рублей, чтобы послать их в качестве подарка в Стамбул19. В общем, до 50% всех переселенцев, по мнению Н. А. Смирнова, погибло от различных эпидемий в пути; из уцелевших до 15% женщин и детей были проданы в рабство20. Однако турецкое правительство не только не было готово к приему переселенцев, но и, как оказалось на практике, уже не очень желало его, так как эмиграция горцев становилась острой проблемой, чреватой обернуться опасностью для внутреннего спокойствия страны. Пособия правительства были ничтожны, да и не всегда доходили до переселенцев, число которых никому не было известно и постоянно увеличивалось. Мизерные средства, отпущенные правительством на устройство мухаджиров, разворовывались турецкими чиновниками и наиболее влиятельными из переселенцев с их свитами. Нуждающиеся горцы оставались по несколько дней даже без элементарной помощи и были вынуждены питаться кореньями, травой, остатками пищи. Когда турецкое правительство, как уже было сказано выше, обратилось к правительству России с просьбой приостановить переселение горцев, оно получило уклончивый ответ21. Русский поверенный в делах в Стамбуле Е. А. Новиков 12 декабря 1863 г. писал в МИД: «Турки сами старались поддерживать между горцами симпатии к турецкому правительству и вражду против русских. И настоящее переселение горцев составляет естественные последствия их собственного образа действия»22.