Этногенез адыгов, абхаз и абазин

Историко-этническая общность, этногенез адыгов, абазин, абхазов нередко являлись предметом исследования ряда авторов: Ш. Д. Инал-Ипа, Л. И. Лаврова, Е. П. Алексеевой, Ц. Н. Бжания, Ч. Н. Анчабадзе, И. X. Калмыкова и др. Эти авторы создали ряд интересных работ, аргументированных стабильными данными археологии и этнографии. Ш. Д. Инал-Ипа, Ц. Н. Бжания, Л. И. Лавров нашли дополнительные средства доказательств в этом вопросе -обратились с этой целью к тамгам этих народов. Хотя проблема эта достаточно продвинута, здесь еще сохранилось большое поле деятельности. Попытки использовать для разрешения некоторых этнографических вопросов «памятники изобразительного и орнаментального искусства» [56, с. 7] уже практиковались в исследовательской методике советской этнографии. Относились они к разным ареалам: народам Севера, Средней Азии и, наконец, Северного Кавказа. Данная же работа является попыткой изучения структуры этногенеза адыго-абазо-абхазского этнографического региона, опираясь на фамильные тамги этих народов. В работе [104] профессора Дж. Н. Кокова дается список фамильных параллелей у этих народов. Историко-этническая общность, которую мы здесь имеем в виду, более подробно расшифрована в трактовке А. Н. Соловьева и выглядит как «абхазо-адыгейско-черкесско-кабардинская общность» [156, с. 22]. Археолого-этнографические сопоставления по этим народам убеждают нас в том, что в течение длительного периода здесь имело место множество этнических процессов, характерных для близкородственных племен: межэтническая интеграция, межэтническая миграция, межэтническая консолидация, внутриэтническая консолидация [36, с. 28]. Можно с уверенностью сказать, что эти процессы с древнейших времен с разными интервалами продолжались вплоть до второй половины XIX в. По сей день можно встретить адыгов, в чьих семьях помнят об абхазском происхождении. В Кабардино-Балкарии это относится прежде всего к Зольскому и Баксанскому районам. Эту связь профессор Ш. Д. Инал-Ипа охарактеризовал как группу, находящуюся «в наиболее тесных территориальных, антропологических, этнокультурных взаимоотношениях именно с кабардинской частью адыгского населения» [85, с. 69]. В вопросе миграции абазин, которые составляли «в историческом прошлом часть абхазской этнической группы» [85, с. 69], в научной литературе указываются конкретные вехи. Например, по датировке Е. П. Алексеевой, временем проникновения «предков абазин на Северный Кавказ» являются «еще VII—XII вв.» [60, с. 71], а начало массового переселения она датирует XIII—XIV вв. Ш. Д. Инал-Ипа указывает на XIV—XV вв., XVII — по датировке Л. Я. Люлье. На наш взгляд, правильную мысль о времени переселения абазин указывал Я. А. Федоров, солидарный в этом с Е. П. Алексеевой. «Абазины переселялись на Северный Кавказ из Причерноморья в течение многих десятилетий. Первые сведения об абазинах на северных склонах Кавказа относятся к рубежу XII—XIV вв.» [235, с. 99]. При этом в ходе дальнейшего очеркешивания части абазин они вливались во многие адыгские племена: от черноморских шапсугов до кабардинцев. Этнические процессы никогда не бывают явлениями одностороннего направления. По словам профессора Б. X. Балкарова, «переселение самих кабардинцев за Кубань и начало образования закубанских черкесов, или кабардинцев, относится к концу XVIII века» [23, с. 13]. Говоря об особой родственной близости между двумя адыгскими племенами — кабардинцами и бесланеевцами, на наш взгляд, профессор Б. X. Балкаров прав, когда пишет, что «бесланеевцы — одно из кабардинских племен, которые не последовали за основной массой в предгорье Кавказа и остались в древних местах поселения кабардинцев» [23, с. 6]. Подтверждение сказанному можно найти в документах кабардино-русских отношений, где в деле за 1747 г. словами кабардинского князя Кургокина Бамата сказано о родстве этих племен: «Родственники — одного отца дети и жили все вместе... и по умножению до нашего народа в здешних местах стало жить тесно; к тому же между собой имели ссору и по той же причине разделились... Бесланей пошел за Кубань... и яко де родственники наши непресчастно к нам в Кабарду и мы к ним ездим...» [89, с. 140]. В этом сообщении много реального, и мы имеем факт обычного раскола средневекового феодального рода на отдельные линии, а точнее княжеских уделов по причине распрей и территориальных притязаний. При этом продолжали поддерживаться родственные отношения. Беслан явился этноархом — родоначальником одноименного адыгского племени бесланеевцев, а доказательством его древнего родства с главной кабардинской княжеской линией Атажукиных является то, что вплоть до начала XX в. княжеские роды Беслановы и Атажукины пользовались одним тавром. Далее, одним из подтверждений правомерности мнения Б. X. Балкарова о том, что кабардинцы поселялись на Кубани во второй половине XVIII в., на наш взгляд, является документ XVIII в. [130, с. 143], где сообщается факт переселения кабардинского князя Хаджи Темрюка Атажукина со своими людьми на реку Инжидж (Зеленчук.— X. Я.). Последние массовые переселения кабардинцев за Кубань приходятся на первую половину XIX в., когда из-за систематически жестоких колонизаторских репрессий царских генералов, в ходе которых была «разорена и рассеяна почти вся Кабарда» [87, с. 228]. Эти кабардинцы, получившие в литературе исторически неверное название «беглые», вместе с частью уцелевших бесланеевцев составляют сегодня ту этническую группу адыгов Карачаево-Черкесии, известную ныне под названием «черкесы». А в Адыгее потомками этих же кабардинцев являются жители четырех сел: Кошехабль, Уляп, Блеченсин и Ходз. Согласно другому исследователю, Ф. Леонтовичу, «князья темиргоевские, гетукаевские (хатукаевские — X. Я.) и бжедугские считаются происходящими от Инал-Кеса и родными владетельными князьями Абхазии и Кабарды» [136, с. 189]. Другими словами, кабардинский и западно-адыгский феодальный этноарх Инал одинаково почитался у адыгов, у абхазов и, следовательно, у абазин, что практически возможно лишь при наличии длительного исторически единого самосознания у большого этноса. И. X. Калмыков пишет: «Несмотря на то, что абазины имели и имеют свое самоназвание, они продолжают себя относить к адыгам. Современный абазин, чтобы узнать у своего собеседника его национальность, обычно спрашивает: «Уадыгьума?» (Ты адыг?) [93, с. 23]. Профессор Ш. Д. Инал-Ипа этот факт объясняет так: «Предполагают, в древности абхазо-черкесские племена иногда выступали] под одним общим названием, может быть, ввиду того, что не были еще дифференцированы на выделившиеся собственно абазинские и черкесские племена. И, по-видимому, общим самоназванием для абхазо-черкесских племен в древности было слово «адыгэ» [93, с. 23]. Большие изменения в локализации горских народов, как известно, произошли в XIX в. в связи с колониальной политикой царизма. Так, например, в 1866 г. «многие семьи абазин-шкаровцев оказались разбросанными по адыгским селам». Так, в Ульском ауле проживали 27 семей кизилбековцев, 21 —баракаевцев, 11 —шахгериевцев, 7 семей башильбаевцев. В аулах Майкопского уезда в 1883 г. насчитывалось 119 семей абазин-шкаровцев. [58, с. 31]. А по сведениям за 1865—1872 гг., часть абазин проживала по-прежнему в Кабардинском округе: аулах Кармова, Лафишева и Ашабова. Аул Ашабова слился с аулами Трамова и Аджиева, и в итоге образовался один аул. В эти аулы в 1864 г. «были расселены жители абазинского Песчаного аула Пятигорского уезда по пять семей каждый» [58, с. 31], Мало того, «большая часть джантемировцев переселилась в Кабарду» [58, с. 31]. При этом вполне естественно шло сильное разрушение «родоплеменных связей». Например, по статистическим данным 1877 г., в Кубанской области «из 85 аулов не было ни одного населенного одним племенем. В ауле Кошехабль Майкопского уезда из 1485 жителей кабардинцев было 933, абадзехов— 181, абазин — 216, ногайцев — 27, бесланеевцев— 115, махошевцев — 8, шапсугов — 5, в ауле Хатажукаевском из 2470 жителей кабардинцев насчитывалось 51, абадзехов — 734, бжедугов — 4 (но двора), ногайцев — 43, темиргоевцев—1453, хатукаевцев — 20, шапсугов— 150, махошевцев — 50, бесланеевцев— 8» [226, с. 109]. Слова П. М. Багова: «Можно утверждать, что в образовании кабардинского этноса участвовали представители многих племен и народов, в частности, ашхарцев» [21, с. 193] — следует относить к большинству остальных абазинских племен, которые в той или иной мере были ассимилированы как кабардинцами, так и остальными адыгскими племенами. Типичным историческим примером является абазинское племя шкарауовцев, которых относят к «полностью исчезнувшим аулам горных абазин 60-х годов XIX века» [77, с. 164]. По аналогичной причине «до настоящего времени определенная часть жителей села Нижний Куркужин Баксанского района КБАССР свое родословие возводит к абазинам, считая себя выходцами из аула Ло Карачаево-Черкесии» [21, с. 193]. Весьма своеобразную, сложную структуру этнических и сословных взаимоотношений внутри адыго-абхазского ареала, на наш взгляд, обусловившую сходство многих тамг, описала Н. Г. Волкова: «...адамиевцы до начала XIX в. находились в зависимости от темиргоевцев. После эпидемии чумы численность адамиевцев значительно уменьшилась; притесняемые соседними адыгами, они вынуждены были перейти на земли бесланеевцев по р. Урупу, которым и стали подвластны. В таком же положении в первой половине XIX в. были махоши, жившие на землях бесланеевцев... В зависимости от темиргоевцев были группы хатукаевцев и бжедугов, переселившиеся на темиргоевские земли из-за малоземелья... В политической зависимости от убыхов находились садзы» [45, с. 172]. Далее она упоминает конкретных владельцев: «В зависимости от бесланеевских князей Кануковых и Шолоховых были северокавказские абазины башильбаевцы и баракиевцы. Кроме того, башильбаевцы признавали также власть абхазских князей Маршаниа, а баракаевцы — первостепенных шапсугских узденей Лах и Анчок, вступивших в родство с Даурами одной из влиятельных абадзехских фамилий» [45, с. 174]. Хотя в плане изучения этногенеза этих народов существует масса хороших статей, нам кажется, что не уделено должного внимания сообщениям персидского историка Шериф ад-дин Иезди, сопровождавшего Тимура в походах. «Когда мысли Тимура успокоились от дел с областью русских и черкесов, то он со своими подобными небу войсками повернул к горе Эльбрус. В намерении покорить неверных, знамя мир завоевывающее, направилось на Буриберды и Бурукана, который был правителем народа асов (алан)» [240, с. 63],— писал он. По мнению Т. А. Хамицаевой, здесь речь идет об осетинах, и далее она же, ссылаясь на грузинского историка XVIII в. Вахушти, решается подкрепить свои доводы: «Во время походов Чингизхановых хаканов разорились и опустошились города и строения от овсов и царство овсов превратилось в мтаварство, и овсы стали убегать внутрь Кавказа, а большая часть их страны превратилась в пустыню... с тех пор Овсетия стала называться Черкесией или Кабардой». [73, с. 244] . Мнение Т. А. Хамицаевой нам кажется субъективным. Мы не отрицаем возможность существования аланских полководцев с такими именами, но все же вероятнее предположить, что под этими именами подразумевались абазинские эпонимы Биберд и Борукай — возможные родоначальники абазинских племен: бибердовцев и барукаевцев. Факты превращения антропонима в этноним общеизвестны. Беслан—бесланеевцы, Кабард — кабардинцы, Камург — темиргоевцы, Ноха — ногайцы, Некрасов — некрасовцы и т. д. Если персидский историк, для которого Северный Кавказ всего лишь эпизод из походов, при которых он мог назвать неточно асами абазин (овсов), то у Вахушти нет в тексте ни одной ошибки: «хакан, Чингисиды, Черкесия, Кабарда, мтаврия». Если б речь шла об осетинах, то Вахушти назвал бы их грузинским названием «оси», а не «овсы». Эти сообщения ценны для нас тем, что они дают сведения об абазинах, некогда представлявших собой мощную военнополитическую силу, способную выступить против орд чингисидов, и о том, что они были конкретными союзниками родственных адыгов, когда «противодействие черкесов не позволяло Золотой Орде распространить свои владения далеко на юг вдоль берега Черного моря» [73, с. 244]. Исходя из сказанного выше, вероятнее всего под словом «черкесы» здесь надо понимать единый адыго-абхазоабазинский союз. Дж.. Н. Коков находит в Зольском и Баксанском районах республики ряд фамилий, имеющих «абхазо-абазинскую природу» [104, с. 9], куда он относит такие фамилии, как Абазе (Абазов), Багъ (Багов), Ныр (Ныров), Дыджэ (Дыгов). Данным автором составлен список кабардино-черкесских фамилий, «распространенных в КБАССР, КЧАО и ААО» [104, с. 9]. В адыгской, абазинской среде Ш. Д. Инал-Ипа нашел «ряд родоплеменных имен и названий, общность которых может быть установлена с большей или меньшей долей вероятности. Например: Ажиевы (абх.: Жиба), Ашабовы (абх.: Ашба), Ашибоковы (абх.: Ашуба), Азапшевы (абх.: Дзапш-ипа), Бгажноковы (абх.: Бгажба)» [104, с. 9]. В статье автор насчитывает 16 аналогичных фамилий. Другими словами, в формировании, например, «кабардинского этноса участвовали представители многих народов и племен, которые растворились в его среде, оставили о себе память в языке в виде этнонимов» [21, с. 191]. Сказанное здесь относится прежде всего к родственным адыгским, абхазским, абазинским племенам, при этом, естественно, подразумевая и элементы всех остальных соседних народов, с которыми адыги (черкесы) соприкасались в ходе своей этноэволюции. Аналогичным образом и некая часть адыго-абхазо-абазин ассимилирована и соседями. На основе нашего материала кабардинские антропонимы этнонимического происхождения можно разделить на два пласта: западноадыгский: Абадзеховы, Бжедуговы, Шапсуговы, Жановы, Махошевы, Бесланеевы, Темиргоевы, Хатукаевы, Мамхеговы, Убыховы; абхазо-абазинский: Трамовы, Клычевы, Абазовы, Абазоковы, Мидовы, Маршаноковы, Борукаевы, Шикхаро, Гоовы, Локовы, Баговы, Шадзовы, Жантемировы, Шачевы, Ортановы. Данные ономастики оказывают здесь нам услугу, «расшифровывая племенной состав переселенцев» [21, с. 192]. Как известно, среди массы информации, фиксируемых языком, имеет место и этноархитектурная специфика, необычная для данного племени, но характерная для соседнего. По сообщениям исследователя Л. X. Акаба, в домашней архитектуре Абхазии бытовал вид дома в ширину, а не в длину, называемый «апсуавны» [248, с. 168]. Этот термин абсолютно созвучен кабардинскому фамильному имени Абзыуан (Абезыванов), бывшего владельца аула Абзыуанхъэблэ. Смысл перевода слова «апсуавны» с абхазского «абхазский дом» идентичен переводу этого слова с кабардинского «абазэунэ» — «абазинский (абхазский) дом». К тому же фамильная тамга кабардинцев Абезывановых очень близка к тамгам известных в Абхазии в прошлом фамилий: Аган-Ипа, Апсхе, Маршани и т.д. На Северо-Кавказском ареале прошлого подобный «верхушечный характер» [45, с. 136] переселения — явление довольно типичное. Таким образом, мы склонны относить указанное фамильное имя к разряду фамилий этнонимической структуры таких, как, например: Къущхьэунэ — Кушхаунов («осетинский дом»— в языке кабардинцев Терского района КБАССР, бывшая Малая Кабарда, «балкарский дом»— в языке остальных районов КБАССР), Адыгэунэ — Адыгаунов—«адыгский (черкесский) дом». Диапазон миграции абазин, абхазов, западных адыгов, например, в Кабарду был разнообразен: от отдельных лиц, семей, фамилий до целого аула. Пример последнего имел место в 1828 году, когда кабардинский князь Мисост Атажукин подарил отцу абазинского владельца Кучука Лафишева небольшой участок «на правом берегу Малки, где тот поселился со своим аулом» [123, с. 56]. Этот факт, вероятно, является одним из отголосков того времени, когда часть абазин во главе со своим феодалом по политическим соображениям поселялась поближе к своим кабардинским покровителям. Удержанию абазин в пределах Кабарды способствовала и сама политика царизма, полагавшая такими мерами рассеять воинственных горцев подальше от театра военных действий. Например, после разрушения большого вольного аула Трам 4 мая 1818 г. оставшиеся в живых абазины поселились в Кабарде. И генерал П. А. Ермолов рекомендовал по этому поводу правителю Кабарды, чтобы абазины «остались жить в Кабарде» [206, с. 37]. Единичных представителей потомков абазин, абхазов практически можно обнаружить почти в каждом селе Черкесии, Адыгеи и Кабарды. Но в последней эта миграция больше всех повлияла на селения современного Зольского района, что объясняется смежностью территории. Касаясь статистической стороны, уместно упомянуть, что Дж. Н. Коков в своем исследовании [104] насчитывает около 265 фамилий, имеющих в комплексе адыго-абхазо-абазинскую природу. Как известно, «наличие общефамильного знака собственности — тамги (дамыгъэ) — также одна из черт патрономических связей и свидетельство тесных хозяйственных контактов патронимии в прошлом» [58, с. 119]. На наш взгляд, из всей массы сопоставляемых научных материалов самым стойким документом, в котором «исторически закреплено клановое значение адыгских и других северокавказских фамилий» [104, с. 7], является фамильная тамга, носящая общее название «дэмыгъэ» у кабардинцев, «тамыгъэ» у адыгейцев, «дамыгъэ» у абазин, «адамгъ» у абхазов. Сравнивая материальную культуру этих народов, трудно найти даже практическую разницу как в обряде таврения, так и в правилах пользования этим документом. На эту информативную стойкость мы и делали ставку в ходе наших изысканий. Фамилия покидала квартал, аул, племя, родину, но сквозь столетия она проносила рисунок фамильного знака. О почитании его бытовала кабардинская пословица: «Дэмыгъэм л1ыгъэ и1эщ» (Тамга честью владеет). Рассматривая тамги одинаковых фамилий, невозможно не заметить их генетическое родство, несмотря на значительные изменения, которыми пользовались издавна. Суть этих изменений, как правило, заключалась в следующих вариантах: ужесточение или размягчение геометрического контура, понижение относительной высоты рисунка или, наоборот, — вытягивание по высоте, нарушение симметрии или асимметрии, правосторонняя или левосторонняя подача знака, перевернутое сверху вниз изображение знака и т. д. Другими словами, в изображении тамги, встречающейся в одной патронимии расселенных в разных родственных племенах (и в неродственных тоже, но с меньшей вероятностью), практиковались те же вариации рисунка тамги, которые бытовали внутри одной и той же семьи при мечении собственности отдельных братьев. Единичных представителей потомков абазин и абхазов практически можно найти почти в каждом селе Кабарды, Черкесии, Адыгеи. Их миграция частично прослеживается по официальным документам. В Кабарде, согласно архивным документам 1866 г.1, она коснулась аулов, располагавшихся в долинах рек Малки, Баксана, что объясняется сопредельностью территории. Классическим образцом тамгового свидетельства этнокультурного единства адыго-абхазо-абазин является, например, тамга фамилии Хатыжуковых (Хьэтыжьыкъуэ), получившая позже свои локальные варианты русского правописания: Хатажуковы (Хьэтэжьыкъуэ) — сел. Сармаково, Баксаненок; Шордакова; Хатщуковы (Хьэтщыкъуэ) —сел. Куба, Псыхурей. Исходя из сходства тамг, фамилии и фамильных преданий, можно с уверенностью сказать, что вместе с бесланеевцами Хатазуковыми, абазинами Хачуковыми, шапсугами Хатишок, а также абхазами Хатажыква, чья тамга нами пока не выявлена, все они некогда составляли один род, расселившийся позже внутри адыго-абхазо-абазинского региона. Длительный водоворот миграционных явлений адыго-абхазо-абазин не мог миновать соседние народы, и вполне естественным их результатом является «присутствие аланского, тюркского элемента» [23, с. 4] — представителей осетинского, карачаевского, балкарского, кумыкского, ногайского этносов. Фамильные тамги дают возможность проследить миграции семей, родов, племен как внутри данного этноса, так и за ее пределами. Эти символы являлись структурной частью наследственной памяти коллектива. Этнографы, говоря об эстафете культурно-традиционных ньюансов, часто называют четыре фактора: «...словесный, письменный, изобразительный и овеществленный» [260, с. 5]. Если учесть, что межпоколенная передача фамильной тамги непременно сопровождалась своеобразными аннотациями словесного, письменного (журналы тамг у некоторых сельских старшин), изобразительного (рисунок самой тамги), овеществленного (сам железный трафарет), то нетрудно понять, что тамга классическим образом несла в себе все четыре вышеупомянутых компонента «межпоколенной передачи культуры» [260, с. 5]. Тамга—документальное явление исконно патронимической структуры. Число нами обнаруженных сходных тамг у одинаковых фамилий разных племен гораздо меньше фактически существовавших. Во-первых, нередко, оказавшись в новой этнической среде, то есть при утрате принципа локальности, преследуемый род в целях безопасности был вынужден скрывать своя фамильную тамгу. Во-вторых, из-за многих драматических событий прошлого часть лиц оказалась лишенной патронимической информации о родовом знаке, когда, например, братья селились в разных аулах. В-третьих, иногда скрывали и тамгу, и фамилию. Вполне естественно, упомянутые варианты во многом зависели от сословно-политических факторов—вопрос был в том, какому сословию принадлежали эти лица. Л. И. Лавров дает любопытное сообщение: «Один из представителей абхазской княжеской фамилии Ачба (Анчабадзе) уверял... что их род происходит от абазинских князей Лоовых» [132, с. 86]. Кстати сказать, исходя из наших данных, не поверить в общность происхождения этих фамилий трудно, поскольку вдобавок они еще и пользовались одинаковой тамгой. Из сказанного следует, что в составе некоторой части разных фамилий, владевших одинаковой тамгой, доля случайности совпадения не так уже велика (хотя и она имела место). В таких случаях, вероятнее всего, речь шла о распавшихся ветвях некогда целой патронимии. 1. ЦГА КБАССР; ф. 2, оп. 1, ед. хр. 802, 1866—1867 г. Управление кабардинского округа. Дело расселения жителей абазинского поселка в Большую Кабарду начато 16 / VI — 1866 г., окончено 25 / XI — 1867 г. © "Северокавказские тамги" Автор: Х.Х. Яхтанигов