Русско-Черкесская война. Две смерти адыгов

Война – трагедия народа, последствия которой ужасают. Мужчины гибли поколениями в соответствии со своими представлениями о достойной смерти; старики, женщины и дети беспощадно истреблялись. И из каждых десяти адыгов в живых остался один. Впоследствии оставшиеся в живых будут завидовать мертвым - подавляющему большинству из них предстояло пережить стыд изгнания, увидеть мученические смерти во время переселения и унизительное пребывание на чужбине.

Эта война «неудобна». Как для победителей, так и для побежденных. Первые вынужденно редко о ней вспоминают, не придавая особого, если не сказать никакого, значения событиям полуторавековой давности. Вторым как-то неловко вспоминать, что они вообще когда-то воевали с победителями. Эта негласная взаимная договоренность о замалчивании войны побуждает и вынуждает обе стороны к изысканию удивительных по своей иносказательности аллегорий. И если верить последним, войны-то особой и не было! Были «военно-политические события на Кавказе». Впоследствии это определение сочтут некорректным. Неужели нельзя квалифицировать эти «события» более деликатно?! Оказывается, можно! Это же был небольшой период многовековой истории большой империи. И целый век низведения народа на нет будут обозначать как «эпоху государственного освоения Кавказа». Еще позже будут много писать о «взаимном тяготении народов перед угрозой захвата земель Кавказа Турцией и Ираном». В результате «кабардинцы и балкарцы…уберегли себя от порабощения Османской империей».

И, наконец, будет найден виновник трагедии, и участники войны сойдутся во мнении, что «несмотря на тяжкие лишения, выпавшие на его долю по вине царизма, черкесский (адыгский) народ никогда не противопоставлял себя русскому народу…».

Адыги! Потомки некогда достойных предков! Я приглашаю Вас в небольшой поход. В прошлое. И призываю Вас помолчать. Пусть говорят непосредственные участники и очевидцы той все-таки войны.

В соответствии с нашими представлениями о потустороннем мире, это будет и «гуапэ» и «псапэ» - им будет приятно, и возрадуются их души…

Столетнюю кровавую бойню наши предки чаще называли «джаур зауэжь» - проклятая война с неверными. Кто же напал на нас, и от кого мы оборонялись? К их наименованиям, как правило, присовокуплялся аффикс «жь» - выражение высшей степени ненависти и презрения – «урысыжьхэр», «сэлэтыжьхэр» - ненавистные русские, казаки, неверные, солдаты. «Урысыжьу къуентхъым щыгугъхэр» - проклятые русские, рассчитывающие на добычу,» - сетовали наши предки.

На этой войне мы погибли дважды – «дытIоулIэт». Сначала нас постигла социальная смерть, которая была для адыгов несравненно страшнее и губительнее смерти биологической. На протяжении этой нескончаемой войны в адыгской среде успело вырасти, встать в ряды защитников отечества и положить свои жизни на алтарь защиты отечества как минимум четыре поколения. Четыре поколения, ведающих только об одном ремесле- умении воевать. А сколько боли, отчаяния и безысходности сумели вложить они в одну только короткую фразу «…щIым и пIалъэ гущэр зыщамыщIэжым» - «страна, где не помнят о том, как возделывают землю». В чем заключалась социальная смерть адыгов? Нам нет необходимости что-либо придумывать и домысливать. Послушаем их.

«Уэр ди ныбжьмэ дызытеса щIыгумрэ
Ар ди ныбжьым къетхуэкIа шыбзымрэ
Къэзакъыжьхэм щыттрах махуэм,
Ар Абрэм и бжьэпэурэ ди кхъэхалъэри
Ахъмэтыбгыурэ ди фощIапIэри
Урысыжьми къыщыхуэна махуэми
Уэр къэзэуаткIэрэ зыдвгъэгъалIэ!»
Если землю, которую мы издревле обживали,
Раз табуны, которых мы всю жизнь содержали,
Проклятые казаки у нас отбирают,
Если Абра-холм, где наши родовые кладбища,
И Ахмат-гора, где мы добывали мед,
В день, когда они остаются ненавистным русским,
Умрем в газавате!

На глазах современников этой войны рушился этногеографически ладно структурированный мир, и в нем не оставалось места для продолжения жизни.

«Къурей губгъуэурэ ди мэл хъупIэхэр,
Сотей щхьэпцIанэурэ ди шы хъупIэхэр щытIэщIахакIэ,
Гумыпсурэ хьэмрэ кхъуэмрэ ирамыфыжыр
Къэзакъ сотнэ гущэм къыщытпаубыдкIэ
КъэзэуаткIэрэ зыдвгъэгъалIэ!»
«…Iугъуаер къытхихыу бжьыхьэпэ къэс дагъэс,
Яжьэм дыхэпэщэщыхьу гъатхэр къэсыжмэ допсэу».
Раз у нас не стало больше Курейских полей, где мы пасли овец,
Если к Куме-реке, из которой отказываются пить собаки и свиньи,
Казацкая сотня нас не подпускает,
Умрем в газавате!
Каждый год в начале осени нас сжигают
Вёсны встречаем копошась в золе.

Так народ был подведен к черте смерти. Дальше у нас оставался один выбор: или подчиниться воле победителей, или умереть. Н.Н. Клинген писал: «…Черкесы страстно любили свою родину, а им предлагали переселиться на равнины; еще вдвое более, чем родину, они любили свободу. … Предстояло или смириться, или погибнуть; они предпочли погибнуть, а с ними вместе погибла и культура, которая копилась тысячами лет, и погибла в 30 лет».

Таким образом, адыги (черкесы) безоглядно отдали предпочтение смерти, нежели позорной жизни. Грустно это констатировать, но на протяжении столетней войны мы отшлифовали умение достойно погибать. И на этом воспитывались подрастающие поколения: «ЛIэным лIыгъэ хэлъщ» - В смерти заключено мужество; «ЛIэныгъэм нэхърэ емыкIум фIэлIыкI» - Бойся позора больше, чем смерти; «УлIын – зы, улIэн – тIу» - Быть достойным мужем – раз, умереть достойно – два; «ЛIыгъэр ажалым щыщтэркъым» - Мужество не боится смерти; «ГъащIэр зы напIэщ, напэ уимыIэу улIэжмэ псэхэлIэщ» - Жизнь – одно мгновение, умереть, опозорившись – уподобиться околевшему животному; «Ныбжьрей хъуэн нэхърэ зы махуэ гъащIэ» - Чем позор на всю оставшуюся жизнь, лучше один день достойной жизни; «Псэр тыи напэр къащтэ» - Отдай душу (жизнь) и выбери совесть (достоинство). Как видно из этих примеров, во имя сохранения совести и достоинства адыги (черкесы) безоглядно расставались с жизнью. Проиллюстрирую сказанное всего лишь одним примером из песни того периода:

«Ажагъуейхэ я Фэрдаусыр
ДаныскIуейм кIэсу щыдахым,
ДакIэлъоплъри пщащэр долъагъу.
Идогъэхьри – жылэм ди хъуэнщ
Едмыгъэхьым – дыкъаукIынущ
Догъазэри ди напэр токI,
ДаукIри ди бжэр хуащIыж,» -
ЖиIэри уэркъ щауэр хогупсысыхь
«Ди ныбжькIэ зэ дылIэжынущ,
ДаукIми дыкъэзэуатщ», - жиIэри
Негъазэри дзэшхуэм нахоуэ.
«Ажагоевых Фардауса
Когда донские (казаки) уносили на крупе коня,
Глядим вслед – увидели девушку.
Дадим унести – навлечем позор на все селение,
Воспротивимся – нас убьют.
Отступим (уклонимся) – обесчещены будем,
Убьют нас – двери наших домов закроются навсегда», -
Сказав, юный дворянин задумался.
И как же он поступает!?
«За свою жизнь нам один раз предстоит умереть.
Если убьют нас – мы в газавате», - сказав,
Разворачивается и нападает.

Как отзовутся в людях слова и поступки – это главный регламентирующий фактор жизни адыга, включающий в себя и руководство к действию и сдерживающий фактор. Это правило «работало» и на войне:
«ДыIуохьэри даукI, дыIуокIри дауб,
Даубынущ жыдоIэри дыIуохьэри зыкъыдогъэукI» -
Подступим (приблизимся) – нас убьют, отступим – нас хулить будут. «Хулить нас будут», говоря, мы нападаем и нас убивают». Так рассуждали и поступали адыги (черкесы) при виде ощетинившейся жерлами пушек русской крепости.

Столь длительное пребывание адыгского общества в состоянии войны отторгало представление о счастливой старости, ибо погибнуть, защищая отечество, было делом чести каждого мужчины. И как непреложная истина от поколения к поколению передавалось «Уи ажалкIэ дунейм уехыжыныр – лIэныгъэщ, лIэгъуэджэу гъащIэр бухыныр – уахътыншэщ» - Умереть своей (естественной) смертью – это действительно смерть, погибнуть достойно – это бессмертие.

Обратимся теперь к адыгским женщинам, матерям и сестрам, послушаем их. Забегая вперед, скажу: на мой взгляд, погибнуть мужчинам было легче, чем женщинам пережить стыд и позор унижений. Враги их насиловали…

«ПыIэурэ ди дыщэ тажыр
Ди щIыбкIэрэ щхьэщагъэкIуэт
Къутыну дэ ди гъуэншэджыр
Шырыкъу лъапэкIэ къытхузэIатхъ»
Шапочки наши, подобные золотым шлемам,
Сдвигают на затылок,
Из плотной материи наши штаны
Разрывают носками сапог.
«Дыщэ мыгъуэр зи пащIэкIитIым
ЩIы фIыцIэр кърагъэгъуэт
ЩуIэгъэкIэ дызыгъуэтыжыр
Драгун пащIэхэрщ».
Золотоусому моему
Нашли покой в черной земле,
Те, кто нас держит в наложницах –
Усатые драгуны.
«Анадолэу дэ ди куэншыбэр
Бжы пыджымкIэ зэгудогъэх,
Уэркъ щауэм зыщедгъэхын щхьэкIэ
Жэщ пIалъэм дынамыгъэс».
Анатолийские сафьяновые корсеты на нас
Разрывают штыками,
Чтобы их сняли с нас молодые дворяне
До положенной для этого ночи,
Не дают нам их носить.
«ФатIимэт гущэурэ зи лIы етыгъуэр
КъумыпцIэ гущэм къыщаупцIэнтэкъэ
ФатIимэт гущэу зи лIы дэкIуэгъуэри
Джаурыжь гущэм фэ фи унэжьым драшеижтэкъэ».
Фатимат, которую пора выдавать замуж,
На черных землях Прикумья раздевают,
Фатимат, которой пора выходить замуж,
К гяурам проклятым в дом ведут.

Вряд ли стоит удивляться тому, что подобное положение женщин побуждало их становиться воительницами.

« Сэ сыт папщIэкIэ зыхэзгъэнрэ?
ЖеIэри къигъазэу зезыгъэукIыр
Шырыхъум фэ фи гуащэфIщ».
«Почему я должна остаться в стороне (в живых?)»,
Говоря, разворачивается и идет на верную смерть
Шеруховых добрая княгиня.
«Зи анэжь гущэр къэзэуат пашэ».
Чья мать – во главе газавата.

В процессе анализа песен времен Русско-Черкесской войны выявляется большой удельный вес исламских мотивов в образостроении персонажей. Вышеприведенные примеры наглядно свидетельствуют о том, что адыги (черкесы) взяли на «вооружение» не столько созидательную сторону ислама (мирообъяснение, комфортное социальное обустройство общества и т.д), сколько составляющую, направленную на организацию защиты сородичей, соплеменников и родной земли от захватчиков. В результате, наряду с морально-этическим кодексом народа, ислам к тому времени становится побудительным, мобилизующим и этноконсолидирующим фактором.

«КъуажапщэмкIэ дыплъэмэ дыгъэр къыщопс,
КъуажэкIэмкIэ сыкъеплъыхыжмэ
Сабий хьэдэр фи псыхьэлъахуэщ
Дэ дыжылэкIуэдщ, къытхэкIуадэр шахьид нахуэщ».
Посмотрю на верх села – солнце светит,
Посмотрю в сторону нижней части села –
Трупы детей река несет.
Мы – село, обреченное на смерть,
И кто погибнет среди нас – тот истинный шахид.
«Дунеижь гущэмэ и къэлъэлъэжыгъуэ гущэми
ЯукI гущэхэр щаиту къабзи».
Когда рушится добрый и устоявшийся мир,
Кого убивают, тот действительно шахид.
«Мыр джаурщи, къытхаукIыкIыр шахьидщ».
Это - гяуры, кого из нас убьют – шахиды.
«Дунеижьым шыдгъэщIэжынум дыхулIэ!
Дэ щаитурэ дызэрылIэнур нэхъыфIщ!»
Пребывание в этом мире мы презираем!
Что мы умрем шахидами – лучше!

Долгое время и по сей день советская и российская историография выдвигают любопытную версию причин трагедии кавказцев. Мол, сами виноваты, дружно снялись с насиженных мест и отправились к своим единоверцам. Снова предлагаю послушать переживших ужасы этой войны.

«Молэ ныкъуэу тхэтхэм уаз пхэнжхэр къытхуащIыр,
Дэ тхуэпсэу хуэдэу жаIэурэ леишхуэ къыдахыр».
Полумуллы, что среди нас, лживые проповеди читают,
«Ради вас живем», говоря, большое насилие чинят.
«Тырку къурIэнаджэр ди гум и жагъуэщ
Мыр зи Iэужьым бгышхуэ къытеуэ!
Ди гур къутауэ хэкум докIыж!»
Турецкие поминки нам не в радость,
Кто в этом повинен, пусть на них обрушится огромная гора!
С разбитыми сердцами покидаем родину!

Вот при каких обстоятельствах девять десятых из оставшихся в живых встали на тропу изгнания. Одно воспоминание, одна картина, всего лишь один фрагмент постигшего народ ужаса переселения. Дроздов Иван: «Поразительное зрелище представлялось глазам нашим на пути: разбросанные трупы детей, женщин, стариков, растерзанные, полуобъеденные собаками; изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от изнеможения и еще заживо делавшиеся добычею голодных собак. Живым и здоровым некогда было думать об умирающих: им и самим перспектива была не утешительнее – турецкие шкиперы из жадности наваливали, как груз, черкесов, нанимавших их кочермы до берегов Малой Азии и, как груз, выбрасывали лишних за борт при малейшем признаке болезни. Волны выбрасывали трупы этих несчастных на берега Анатолии.

Едва ли половина отправившихся в Турцию прибыла к месту. Такое бедствие и в таких размерах редко постигало человечество…».
Умерших на кораблях в открытом море адыги (черкесы) привязывали к доскам и спускали на воду. В надежде, что волны рано или поздно прибьют мертвых к берегу и их кто-то похоронит…

А некоторые привязывали доски со своими умершими к спинам, рассчитывая довезти и похоронить их хотя бы на чужбине.

«Дэ ди хьэдэ пхъэбгъухэу
Ди щIыбхэм ипхахэр
Ирыдагъэхыну жаIэурэ псори дагъэшынэ».
Доски с трупами, что привязаны к наши спинам, «заставят снять», говоря, пугают нас.
Песенный фольклор того периода запечатлел и оставил нам множество фамилий и имен изменников и предателей Родины. «Жасус» называли их адыги (черкесы).
«Зи гъащIэр шагъырыбафэ,
Щогъуруэ хьэ джафэжьитIым
Ди адэ и жылэр ятекIуэдащ».
Всю жизнь пьющие вино
Шогуровых две проклятые борзые,
Из-за них сгинуло село отца.
«Инэрал гущэм кхъуэлыр къыдешх,
Натхъуокъуажэр щашхым шуупэт
Тамбиикъуэ ЛIыкIэщI».
С генералом свинину ест
Натхуокуаже когда «ели»
Передовым всадником был
Тамбиевых сын Тличеш.
«Мы лажьэр къытхуэзыхьа гущэри
Хьэджимыкъуэу Хьэжыпщымахуэщ
…Пщащэу щысхэр хуремытэдж»
Кто нам это горе принес –
Хаджимуко Хаджипшимахо,
Отныне пусть из-за него девушки не встают.

Но всех их «затмил» Федор Александрович Черкасский – любимый адъютант А.П.Ермолова. После зверского истребления – сожжения аула Карамурзина он был представлен к награде своим покровителем. «За проявленное мужество в нападении и достигнутые при этом успехи», - говорилось в прошении об ордене св. Георгия 4-ой степени. В связи с этим заслуживает внимания рескрипт Александра I на имя А.П.Ермолова: «Если распоряжения полковника князя Бековича к первоначальному нападению на неприятельское селение к овладению оным без потери и заслуживает одобрения, то, с другой стороны, он теряет право на награду тем, что благоразумно начатое дело окончено совершенным истреблением более трехсот семейств, из коих, конечно, большая часть была женщин и детей невинных…». Впоследствии заслуги Бековича-Черкасского все-таки были отмечены. Тот же Александр I своим постановлением выделил ему в частную собственность 98 тыс.десятин земли в Малой Кабарде…

Разговор о «жасус» - предателях и изменниках хочу завершить еще одним фрагментом песни:
«ЛIы ящэхуагъэу тхэтхэри зэрыгъаблэ нэгухэ
Былымыжь нэкIухэти ди хэгъэгур ящэ».
Мужчины из нас, которых купили,
Какие они ненасытные (словно в неурожайный год).
Скотские морды продают нашу Родину…