О похоронах героев-казаков, сражавшихся с большевиками в июле 1917 года.

Через десять дней после боя на Литейном проспекте была организована торжественная панихида по семи из двадцати казаков, погибших в уличных беспорядках. В отличие от светских похорон жертв Февральской революции, церемония, состоявшаяся 15 июля, была организована в полном соответствии с православными традициями, что, как выразился один из англичан, явилось своего рода «упреком» в адрес социалистов, которые провели захоронение на Марсовом поле без религиозных обрядов. Судя по всему, некоторые родственники жертв, похороненных там, впоследствии в частном порядке заплатили за то, чтобы над могилами был проведен обряд. По мнению Эрнеста Пула, Керенский, любивший драматизм и охотно эксплуатирующий общественные настроения, хотел превратить эти похороны в коллективное театрализованное представление, торжественно заявив, что казаки-герои должны быть «похоронены там, где покоятся великие русские князья».

14 июля в пять часов дня погибших в сопровождении почетного казачьего караула, несшего на своих пиках черные знамена, доставили в Исаакиевский собор, где они торжественно лежали в гробах, покрытых серебряным саваном. Все в цветах, в окружении горящих свеч, гробы стояли в окружении «лазуритовых и малахитовых колонн» на катафалках, которые в знак уважения к погибшим были высоко подняты перед «царскими вратами» иконостаса. Всю ночь в собор приходил бесконечный поток скорбящих: «казаков, солдат, матросов, медицинских сестер Красного Креста, священников, татар, грузин, черкесов, мелькали одежды и мундиры сотен видов и расцветок». Как вспоминал Эрнест Пул, в соборе было настолько темно, что «были видны лишь двигавшиеся вокруг вас человеческие тени…однако вы отчетливо слышали медленные шаги тысяч ног по мощеному полу».

На следующий день после долгой и пышной панихиды – множество переливавшихся на свету икон и крестов, ладан и двести певчих («триумфальная симфония горя», как выразилась Рета Чайльд Дорр) – похоронная процессия покинула собор. Снаружи ее ожидала громадная толпа, собравшаяся на площади и на прилегающих улицах; многие плакали и несли черные траурные флаги. На этот раз не было видно никаких красных революционных стягов. Пока гробы везли для захоронения «на богато украшенных балдахинами катафалках, запряженных вороными лошадьми», в Свято-Троицкую Александро-Невскую лавру на дальней оконечности Невского проспекта, играли многочисленные оркестры, на пути похоронной процессии выстроились ряды конных казаков, их лошади «стояли, не шелохнувшись». Что ж, по крайней мере, их похоронили не как собак, не как наших», – заметила одна из женщин в толпе, сожалея о том, что для жертв Февральской революции не было проведено религиозного обряда. Луи де Робьен увидел в процессии родителей некоторых погибших казаков, простых крестьян с Урала или Кавказа. Они проделали весь этот путь, чтобы пройти за гробами своих сыновей. По казачьей традиции, за кортежем следовали лошади погибших, без седоков, со стременами, переброшенными через пустые седла. Луи де Робьен заметил, что одна из лошадей была серьезно ранена; она шла, «горестно прихрамывая, позади гроба своего хозяина». На другой лошади «в седло был посажен сын убитого, маленький казак лет десяти».

Источник: Хелен Раппапорт "Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев".