Кавказская страна грез Анри Труайа

«И в звуках путанных и сбивчивых официальных речей мне слышится издевательский хохот истории», — сказал о себе и о своей родине человек со сложной и интересной судьбой, который приобрел мировую известность как французский писатель Анри Труайа, лауреат многих литературных премий, член Французской академии с 1959 года. Он родился в семье видных армянских купцов Тарасовых и раннее детство провел в России, покинув ее совсем ребенком.

1919 год. Война, революция, голод, разруха. События 90-летней давности возвращают нас к тем далеким временам, когда восьмилетний мальчик, в будущем знаменитый французский писатель «русского» происхождения Анри Труайа, во время «захватывающего бегства через всю Россию» между красными и белыми вместе со своей семьей ненадолго приехал в Кисловодск, «модный водный курорт на Кавказе», где у его родителей был дом.

Среди корпусов нынешнего санатория «Жемчужина Кавказа» на левом берегу реки Ольховки в начале Курортного парка и сегодня возвышаются два старинных здания, которые хорошо просматриваются через ограду с верхней парковой аллеи. Этот земельный участок весной 1894 г. приобрел родной дед Анри Труайя (до эмиграции из России он носил имя Лев Тарасов) — армянский купец 1-й гильдии Александр Асланович Тарасов (ок. 1843–1916), живший постоянно в Армавире.

Перед революцией на даче братьев Тарасовых был устроен удобный пансионат. В 1912 г. на новом участке А. А. Тарасова в Ребровой балке была построена другая дача — «Карс». В 1918 г. здесь находился штаб знаменитого казачьего полковника Андрея Григорьевича Шкуро (1886–1947), который в мае этого года возглавил восстание против большевиков в районе Кавказских Минеральных Вод, а затем присоединился к Добровольческой армии, став начальником Кавказской конной дивизии. После гражданской войны дача Тарасовых была национализирована, и на ее базе в 1923 г. был создан санаторий имени Л. Троцкого, который находился в ведении лечебной комиссии ЦК ВКП(б). По преданию, летом 1924 г. здесь отдыхал знаменитый «левый» коммунист Лев Давидович Троцкий (1879–1940). В конце 1927 г., после высылки его из СССР санаторий был переименован в «Санаторий КМВ № 15 имени 10-летия Октября».

В 1996 г. здравница получила новое название — «Жемчужина Кавказа». Сегодня в перестроенных зданиях бывшей дачи Тарасова помещаются спальный № 2 и лечебный корпуса санатория.

По воспоминаниям Анри Труайа трудно судить, в каком именно из двух зданий он останавливался ребенком в 1919 году: «Из Новороссийска мы поехали поездом в Кисловодск, где у моих родителей был дом. Весь этот район пока занимали белые. Наконец-то мы как будто нашли надежное убежище! Горный воздух, прекрасный парк, покрытые снегом вершины гор на горизонте, курортники, которые прогуливались по аллеям, пили минеральную воду, а по вечерам собирались в ресторанах. Все гостиницы и дачи были переполнены семьями, жаждавшими забыть о пережитом ужасе… Теперь шептались о том, что верные царю войска отступали, положение на Кавказе и Кубани ухудшилось и нужно было искать новое место спасения. Мы, дети, вели собственную войну. Каждый день, ускользнув из-под надзора гувернантки, мы убегали в глубину сада и, спрятавшись за балюстрадой, нависавшей над дорогой, перебрасывались камнями с уличными мальчишками, проходившими мимо».

Воспоминания детства будут сопровождать его всю жизнь. «Я сохранил смутные воспоминания, — пишет А. Труайа, — о местах, где прошло мое детство. Обрывки каких-то картин — огромные комнаты, стены которых словно растворяются в тумане, громоздкая мебель, монументальная лестница — проплывают в моей памяти подобно пустым деревянным ящикам, покачивающимся на поверхности реки».


Многие из этих воспоминаний были связаны с Кавказом. Этот край занял совершенно особое место в воспоминаниях Труайа о далекой Родине. С Кавказом была связана история его семьи: «…огромное расстояние отделяет места, где я родился, от тех, где я теперь живу, — сообщал о себе Труайа в одном из самых значительных своих произведений «Моя столь длинная дорога». — Семья моего отца родом из Армавира, небольшого полуармянского-получеркесского городка на Северном Кавказе». Действительно, в этом удивительном месте армяне с незапамятных времен жили в тесной дружбе с черкесскими племенами. У черкесов они переняли черные черкески, украшенные на груди кожаными газырями, папахи, кинжалы, которые носили за поясом: все символы Кавказа были здесь налицо.

«Они то и дело, — пишет А. Труайа, — взывали к Аллаху, но хранили верность христианскому богу. В аулах, где жили эти черкесы-гаи, как их называли, не было церквей». Все верно, как верно и то, что «Когда Россия начала завоевание Кавказа, перед черкесами-гаями остро встал вопрос совести: чью сторону им принять в войне завоевателей с горцами — своих друзей-мусульман против православного царя или православного царя против друзей-мусульман. Религия армян близка к русскому православию, и преданность Христу победила: черкесы-гаи восторженно встретили русских и перешли на их сторону. В войне с черкесами-магометанами они служили проводниками, разведчиками, переводчиками и оказали русским неоценимые услуги. В награду в 1839 г. черкесы-гаи получили русское подданство и разрешение построить город с правом внутреннего самоуправления. Этим городом, а скорее обычным аулом, обнесенным частоколом и окруженным рвом, и был Армавир. Мой предок обосновался здесь со своей семьей. Его звали Торос, и царские чиновники, русифицировав его имя, превратили его в Тарасова». Чувствуется, как за этими строками встает кавказская история во всей своей полноте и многозначности. «Кавказский вестерн», много раз пересказанный отцом, занимал воображение Анри. В своих мемуарах он рассказывает о ранней истории Армавира, жившего под постоянной угрозой черкесских набегов: «Как только часовой сообщал о появлении на равнине какой-нибудь подозрительной группы всадников, мужчины вооружались и бежали на крепостной вал, а женщины, дети и скот укрывались в лесных зарослях… Перестрелка продолжалась до наступления темноты. Несмотря на беспрерывные налеты черкесов, Армавир процветал, укреплялся и принимал новых жителей. Когда усмирение страны было почти закончено, город стал превращаться в крупный торговый центр. Мой прадед открыл здесь широкую торговлю сукном. Русские торговцы-перекупщики, черкесы-горцы, армянские купцы, приезжавшие с юга, охотно покупали его товар, потому что торговал он честно и не завышал цену. Но в жилах у этих людей текла горячая кровь, и приказчики в лавке были вооружены не только деревянными аршинами — отмерять ткани покупателям, но и пистолетами — отражать внезапные нападения черкесов».
Кавказская страна грез Анри Труайа



Интересно, что ребенком отец Анри — его звали Аслан — лучше говорил по-черкесски, чем по-русски. Целые дни он проводил среди пастухов на дальних пастбищах, где паслись стада баранов и табуны диких лошадей. Там он научился джигитовке, соколиной охоте и бросанию лассо. Все это он не раз вспоминал в своих рассказах.

Кавказские образы завораживали его впечатлительного сына. Ведь даже в их московском доме был сторож-черкес, привезенный из Армавира! А сколько раз мальчик слышал захватывающий рассказ о свадьбе родителей в Армавире! В Екатеринодаре (теперь Краснодар) его будущий отец встретился с белокурой красавицей Лидией Абессамоловой. И эта встреча решила его судьбу: «любовь с первого взгляда, быстрая помолвка, сказочная свадьба в Армавире. В городе только что провели электричество, и отец, чтобы придать больше великолепия церемонии, взял напрокат прожектор, использовавшийся во время царской коронации в Москве. Прожектор укрепили на фасаде дома и подсоединили к динамо-машине, находившейся в конторе торгового дома Тарасовых. Вечером свадебный кортеж, возвращавшийся из недавно выстроенной церкви, был внезапно залит ослепительным светом. Лошади испугались, горцы принялись взывать к Аллаху, нищие протягивали руки к сверкающим лучам, точно к потоку золота. За венчанием последовал праздничный пир, длившийся пять дней. На пятый день один из моих двоюродных дедушек скончался от несварения желудка, и праздник завершился».

После свадьбы родители Анри несколько лет прожили в Армавире. Воспоминания о своей жизни на Кавказе они сохранили надолго и сумели их передать детям. Эти воспоминания со временем сотворили чудо: полтора десятка книг Анри Труайа, прочитав которые европейский читатель открыл для себя душу иного мира. В этой душе культ семьи приобрел какое-то первобытное величие. Подобный душевный склад, возможно, был унаследован от армянских и черкесских предков, у которых верность клану считалась одной из самых высоких добродетелей.

Конечно, у мальчика были и собственные воспоминания детства, которые дополнили рассказы родителей: «Нередко для нас, детей, отец и мать воскрешали в памяти воспоминания о России. Слушая их рассказы, я представлял себе страну грез, где юность лучезарна, старость не знает болезней, богатство дается легко и где повсюду лежит белый чистый снег».

Может быть, образы далекой прародины были несколько фантастичны и приукрашены, и поэтому он долгое время не решался приехать сюда, словно боясь, что сказочная страна, живущая в его сознании, вдруг изменит свои очертания от соприкосновения с действительностью.
Кавказская страна грез Анри Труайа


Интересно, знал ли Анри Труайа о том, что в крепости столь памятного для него Армавира когда-то бывал М. Ю. Лермонтов — самый «кавказский» из русских классиков? Но, во всяком случае, одну из своих книг он посвятил русскому поэту. «Странную судьбу Лермонтова» часто рассматривают как беллетризованную биографию. Но в этом сочинении у Анри Труайа проявляется также глубокая интуиция по поводу спорных вопрос в биографии М. Ю. Лермонтова. Так, например, в те годы, когда в советском лермонтоведении фактически отметалась сама возможность встречи на Кавказе русского поэта и французской путешественницы Адель Оммер де Гелль, ставшей легендой в жизни Лермонтова благодаря литературной мистификации П. П. Вяземского, Анри Труайа очень осторожно и, можно сказать, мудро касался этой непростой и перспективной для исследования проблемы. Он упоминает о том, что «простое сопоставление дат позволило ученым утверждать, что мадам Оммер де Гелль посетила Кавказ в 1839-м, а не в 1840 году. Лермонтов же в 1839 году находился не на Кавказе, а в Петербурге и поэтому никак не мог в тот год познакомиться с «пылкой француженкой»». Впоследствии были обнаружены новые документы и исторические источники, которые дали возможность по-новому взглянуть на этот вопрос. В частности, после публикации дневников К. Бэра в 1984 году, стало ясно, что Адель Оммер де Гелль вместе со своим мужем, известным геологом Игнасом-Ксавье-Мораном Оммер де Гелль, оставалась на юге России с 1839 по 1841 год, проводя зиму в Одессе, а летом, в то время как муж занимался своими геологическими изысканиями в долине Маныча, проводя время на Кавказских Минеральных Водах. Но помимо русских источников при анализе данной темы крайне были важны материалы, опубликованные во Франции. Здесь уместно упомянуть, что автор этих строк, занимаясь долгое время вопросом «М. Ю. Лермонтов и госпожа Адель Оммер де Гелль», в свое время обратилась к Анри Труайа письменно, желая знать его мнение по этому поводу. Французский академик ответил незамедлительно, подробно перечисляя источники, которые могли пригодиться исследовательнице из России. Сегодня это письмо, адресованное в музей-заповедник М. Ю. Лермонтова в Пятигорске, бережно хранится в личном архиве автора статьи.

Лишь восемь лет прожил Анри Труайа в России и почти восемьдесят восемь — во Франции. Соотношение слишком неравное. «Моя французская одежда, — говорил он, — так плотно срослась с моим телом, что, попытайся я ее снять, я содрал бы с себя кожу». Да и все его творчество самым тесным образом было связано с Францией: «Мне кажется, — утверждает французский академик, — что я дерево, корни которого русские, а плоды французские».

Но воспоминания о кавказской стране грез не покидали его никогда. Зная о том, как много работал Труайа во французских архивах, изучая всевозможные источники, связанные с историей России, трудно предположить, что ему не были известны изобразительные материалы, хранящиеся в разделе «Кавказ» в Национальной библиотеке Франции. Мы же их публикуем в данной статье впервые.
В заключение упомянем, что не только Кавказ живет в мемуарах Анри Труайа, но и память о его семействе живет на Кавказе. Тарасовы много строили в Армавире, меценатствовали в Астрахани, Ростове-на-Дону, на Кубани. Вряд ли сегодня найдется предприниматель, который бы «с барского плеча» купил бы да и отдал беднякам шикарный дом-дворец, как, например, тот, что и по сей день считается одним из красивейших в Краснодаре. Кстати, сам Анри Труайа, как ни боялся встречи с воображаемой Россией, все же приехал сюда в начале 70-х годов. На пороге собственного дома в Краснодаре, где впоследствии располагалась гарнизонная комендатура, его остановил часовой. Но, к счастью, старший офицер, вызванный часовым, не стал чинить препятствий человеку с Запада и показал французскому писателю внутренние помещения. Говорят, что Труайа интересовался какой-то секретной комнатой-сейфом, где, по преданию, были спрятаны несметные сокровища. Когда уже в наши дни рухнула стена правого крыла этого огромного бывшего тарасовского особняка на перекрестке улиц Горького и Красной, легендарный клад искали снова. Но, наверное, искать нужно вовсе не там. Настоящим кладом для нас сегодня являются творения этого «бессмертного академика». То, что сделали романы Труайа для популяризации русской культуры и литературы в мире, трудно переоценить. На исходе XX века только во Франции совокупный тираж его произведений составлял 15367000 экземпляров. Книги Труайа переведены на многие языки мира, и к этим миллионам французских читателей нужно прибавить еще миллионы читателей из разных стран. Его талант был признан во всем мире, не случайно он был едва ли не единственным эмигрантом, которого переводили и издавали в СССР. Многие произведения Труайа вошли в золотой фонд мировой литературы. А мы можем только гордиться тем, что «кавказский след» в мировой культуре и литературе столь замечательным образом не прерывается уже в течение многих столетий.

Екатерина Соснина