Адыги - Новости Адыгеи, история, культура и традиции » Статьи » Культура » Хозяйственный быт Кабарды: КОНЕВОДСТВО

Хозяйственный быт Кабарды: КОНЕВОДСТВО

Хозяйственный быт Кабарды: КОНЕВОДСТВО
Культура
zara
Фото: Адыги.RU
00:33, 04 февраль 2020
4 590
0
Коневодство — национальный промысел, душа и гордость не только кабардинского, но и всего адыгейского народа. Давность этого промысла теряется во мраке глубокой старины. Легенды и песни? про лихих скакунов и наездников, остатки костяков в курганах и могильниках согласно говорят, что конь на Кавказских степях появился не менее двух с половиной тысяч лет тому назад. Надо думать, что также давно он знаком и черкесам. За это говорит то, что одно из племен адыгейских называлось «шапсуги», что значит на нижнеадыгейском наречии — коневоды. Четыреста, а, может быть, и пятьсот лет тому назад кабардинский конь пользовался уже прочно установившейся репутацией.
Коневодство — национальный промысел, душа и гордость не только кабардинского, но и всего адыгейского народа. Давность этого промысла теряется во мраке глубокой старины. Легенды и песни? про лихих скакунов и наездников, остатки костяков в курганах и могильниках согласно говорят, что конь на Кавказских степях появился не менее двух с половиной тысяч лет тому назад. Надо думать, что также давно он знаком и черкесам. За это говорит то, что одно из племен адыгейских называлось «шапсуги», что значит на нижнеадыгейском наречии — коневоды. Четыреста, а, может быть, и пятьсот лет тому назад кабардинский конь пользовался уже прочно установившейся репутацией. Это видно из того факта, что представители Пятигорских черкесов, в чаянии покровительства и защиты со стороны московского царя Ивана Грозного (год 1552-й и позднейшие) предлагали себя в подданство и обещали ему, помимо военной помощи, определенное количество аргамаков, не считая для себя зазорным предложить их в дар такому богатому и привередливому царю, как Иван Грозный. Также высоко стоит репутация, кабардинской лошади и 50 лет спустя; это видно из того, что кабардинцы, поздравляя первого Романова с восшествием на престол, в посольстве от своего народа в 1616 году, приводят ему в дар двадцать превосходных аргамаков. Такова давность заслуженной славы кабардинской лошади.
Как попала на Кавказ лошадь и при каких обстоятельствах — на это ответа пока дать не можем; одно можем сказать, что умеренный, почти теплый климат, обильные травами предгорья, тучные беспредельные степи — все это вместе взятое составило отличные условия для существования лошади на Северном Кавказе, а вооруженная борьба конкурентов из-за этих пастбищ упорно побуждала древнего номада искать себе и тренировать союзника тут же под рукой; и таким крепким надежным союзником в борьбе с врагом оказалась лошадь, почему она и заняла в повседневном обиходе кочевника, в частности кабардинца, такое исключительное место. В самом деле, вдумаемся, чем являлась для первобытного человека лошадь… Она для него — средство для быстрого передвижения, грозный союзник при схватке с неприятелем, спаситель при бегстве от более сильного врага; молоко кобылицы — превосходный напиток, а в последний момент мясо лошади идет в пищу, а крепкая кожа на хозяйственные поделки; надо вспомнить все это, и нам понятна станет страстная привязанность кочевника-скотовода к своей лошади.
Происхождение и зарождение лучших конских заводов в Кабарде обвеяно поэтическим вымыслом, нередко сказочного характера. Таково, напр., сказание о конском заводе Шолоха, про которого легенда (записанная академиком Палласом), отмечает, что первый жеребец его завода чудесным образом вынырнул из моря. Интересен также и очень характерен в бытовом отношении рассказ о происхождении не менее известного конского завода в Кабарде Лоова Абазинского, который ценой дочери и ценой собственной головы приобретает сказочной красоты производителей, положивших основание славному заводу, и др.
Все это говорит, какое значение и какое место занимал конь у черкеса-воина и у кабардинца в особенности. И про кабардинского скакуна — его красоту, силу и ловкость, его выносливость и привязанность к хозяину — среди горцев сложился целый цикл песен, сказок, пословиц и поговорок. Привожу одну из таких песен, которую записал в бытность свою на Кавказе наш поэт М. Ю. Лермонтов (см. его роман «Герой нашего времени»).
Много красавиц в ауле у нас,
Звезды сияют, во мраке их глаз,
Сладко любить их — завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены,
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
Эта слава кабардинской лошади давно уже перешагнула нынешние скромные границы Кабарды и была известна в самых отдаленных уголках быв. Российской Империи. По словам женщины-врача, природной сибирячки А. С. М., лет тридцать тому назад Забайкальские казачки распевали песни про лихого коня с кабардинским тавром. Такая популярность кабардинской лошади не могла остаться незамеченной, в связи с чем многие наблюдатели и путешественники по Кавказу, начиная от академика Палласа (был на Кавказе в 1794 году), кончая позднейшими, приглядываются к этой лошади, описывают ее достоинства, зарисовывают ее, а также зарисовывают и тавра лошадей (уже известные нам родовые знаки собственности).
В разное время преобладали не одни и те же заводы — во времена Палласа первое место по своим качествам занимали кони уже упомянутого выше Шолоха, кони которого отличались особым устройством своего копыта (оно представляло совершенно цельный сросшийся стаканчик). Однако, наряду с заводом Шолоха, высоко также ценились и кони уже известного нам тавра Лоова и Трама Абазинских; это отмечает и Л. Н. Толстой в своей повести «Казаки».
В последние годы, годы предшествовавшие мировой войне и революции, выдвинулись сразу несколько заводов и завоевали себе солидное место, если не качеством, то количеством. Наиболее крупный из них — Лафишева насчитывал в своих табунах до 3000 голов; наряду с этим заводом большой известностью также пользовались кони тавра Наурузова, Атажукина, Мисостова, Абезивнова, Коцева, Танашева и друг. Эта постоянная конкуренция коннозаводчиков, страстная привязанность к лошади (вспомните разговор Азамата с Казбичем в том же романе Лермонтова «Герой нашего времени», глава «Бела»), понимание ее достоинств и недостатков и всей ее природы, умение выращивать ее и выезжать, — все это вместе взятое и создало в прошлом ту породу кабардинской лошади, которая до самых последних лет занимала первое место в ряду заводов Северо-Кавказских лошадей.
Легенды и наблюдения ранних исследователей наталкивают нас на мысль, что кони кабардинские не местного происхождения. Факты подтверждают это предположение. Многие глубокие старики в Кабарде, говоря про прежних коренных коннозаводчиков, сообщают, что каждый из них полагал задачей жизни на закате дней своих сходить или в Сирию, или, по крайней мере, в Карабах, откуда почитал непременным долгом перед родом привести породистого производителя для своего завода. Это было крупное событие для фамилии, и такого коня берегли и холили, как гордость и украшение завода. Многовековой опыт и практика коннозаводчиков создали в Кабарде целую науку о коне и его воспитании, и эту науку родовые традиции коннозаводчиков — адыге свято берегут и передают от отца к сыну.
Попытаюсь в немногих строках, нарисовать и представить ту картину и обстановку, в которой находится кабардинская лошадь от рождения до последних дней. Правила хорошего заводчика-коневода твердо требуют, чтобы на одного породистого жеребца-производителя полагалось не больше 10-ти маток. Десяток кобылиц с одним жеребцом это — косяк. В интересах завода лучше всего, если каждый косяк (во избежание драки и серьезных обоюдных ушибов жеребцов) пасется отдельно. Однако, материальные расчеты, дороговизна особого пастуха, вынуждают коннозаводчиков соединять отдельные косяки вместе в целый табун в 100-200, а иногда и больше маток, не считая жеребцов и молодняка. На беременную кобылицу, ходит ли она в табуне, стоит ли на конюшне, заботливый и благоразумный хозяин никогда не позволит сесть в последние месяцы ее беременности, особенно если она высокой крови. Также считается зазорным и нехозяйственным фатовством брать жеребца весной из табуна и пользоваться им, как верховой лошадью.
Молодой жеребенок-сосунок остается около матери год, а иногда и больше. По прошествии года, на весну молодых жеребят-стригунков перед угоном на Золку таврят. Само собой разумеется, что в производители оставлялись лучшие экземпляры — наиболее сильные, рослые и красивые. После таврения табуны лошадей под охраной опытных и вооруженных верховых табунщиков — шибз-ахо и распорядителя — шибз-ахо-лягупеж, двигались на Золку.
Лучшими часами для кормежки считается время от восхода солнца до одиннадцати часов дня. С наступлением жары лошади останавливаются где-либо на возвышении, или на водопое и, повернувшись головой к ветру, стоят пока стоит жара — два-три часа; этот дневной постой на языке табунщиков наз. «бадза-уаба», что значит дневной отдых. Вместе с табуном отдыхают и табунщики, которые в эти часы сходят со своих лошадей и дают небольшой отдых и им, а вместе с тем подкрепляются и сами.
Отстоявшись, кони снова трогаются на пастьбу и так до заката солнца. К этому времени на смену табунщиков — шибз-ахо приходят ночные сторожа-табунщики — пхлери-шхо, два-три человека, которые и остаются с табуном до восхода солнца.
Спят и отдыхают лошади в течение ночи три раза с небольшими перерывами. Первый сон для лошадей наступает в сумерки и продолжается полтора-два часа, второй — в полночь и продолжается час и третий — перед рассветом — тоже не более часа. Обычно для этого кони собираются в кучу и останавливаются — жеребцы по краям, матки и молодняк в середине. Молодые жеребята-сосунки, растянувшись на траве, крепко спят около своих матерей, как малые дети, матки и жеребцы и прочие представители табуна спят, большею частью стоя на ногах, спят чутко и сторожко. Пока кони спят и отдыхают, ночные сторожа — пхлери-шхо — имеют право сойти с коней, и, держа их в поводу, дают им немного попастись и отдохнуть, но как только табун проснулся и тронулся в путь, сторожа садятся на коней и двигаются вместе с табуном, чтобы в ночной темноте не потерять его из виду. И так всю ночь, то верхом на коне, то держа лошадь в поводу, но все время настороже, все время с винтовкой наготове С восходом солнца им на смену приходят дневные табунщики — шибз-ахо. За опоздание на час и больше и несвоевременную явку на смену товарищу табунщик платит штраф — теряет жеребенка, или что-нибудь другое из своего заработка…
Но возвращаюсь к дневным табунщикам. Дождавшись смены, шибз-ахо оставляют лошадей под охрану прибывших товарищей, а сами едут на кош к балагану. Здесь они ужинают горячим (обычно суп из молодого барашка) и, расседлав и стреножив коней, оставляют их под охрану ночного сторожа на коше — шитляхо-пхлира, что значит сторож стреноженных лошадей, а сами заваливаются спать, но спят чутко, каждую минуту готовые скакать на первый тревожный выстрел. А опасность всегда висела над головой табунщиков и хозяина, т. к. ночные герои-хищники (не говоря о войнах) никогда не переводились на Северном Кавказе. И во время многократных поездок по территории бывшей Терской Области мне самому пришлось слышать и записать из уст народных певцов и сказателей целые героические поэмы о набегах чеченцев и ингушей на кабардинские табуны.
Уходили табуны с летних пастбищ обычно после крупного и мелкого скота?, иногда недели две спустя, так что нередко их заставал там и снег и мороз. С наступлением зимы лошади, также как баранта и остальной гулевой скот, размещались по зимним кошам-хуторам и становились на сухой корм, переживая сообща одну и ту же тяжелую долю в случае особо долгой зимы и бескормицы.
Суровую школу проходил кабардинский конь прежде чем получал такую почетную кличку. Оставаясь и гуляя, как ветер на воле, в родных табунах, он пользовался в старые годы полной свободой до 4-х, 5-ти лет, а иногда и больше — лет до 7-ми. Но, пользуясь этой, почти первобытной, свободой, он нес на себе и все ее неудобства. Круглый год, во всякую погоду — в дождь, в снег, метель и мороз — он оставался на открытом воздухе. Делалось это не из за отсутствия любви к животным, а совершенно, сознательно, — из желания приучить молодую лошадь ко всем невзгодам и лишениям; рассуждали при этом так, что если какая лошадь не вынесет искуса и пропадет, то и жалеть ее нечего: воинам нужны крепкие, выносливые лошади, надежные и верные в трудных переходах, а не неженки. Одновременно с вышеназванными невзгодами ее приучают к воде и опасным переправам. Последним и самым трудным экзаменом считались в последние годы переправы через Терек и Кубань. Если лошадь и тут выходила с честью, она приобретала репутацию настоящей, надежной лошади и ее начинали выезжать.
Семен Броневский в своем труде «О кавказских горцах» замечает, что кабардинцы, в видах большей зрелости и крепости лошади, объезжают ее не раньше, как в пятилетнем возрасте. Природный коневод К. М. по этому поводу говорит, что можно объезжать лошадь и в семь, и в восемь лет, но тогда у коня не будет той ловкости и гибкости, какую он усваивает, будучи объезженным в более раннем возрасте. Поэтому он объезжал своих неуков и в возрасте трех лет, однако не изнуряя их и не препятствуя им в дальнейшем крепнуть и развиваться на пастбищах. Обычно это он делал весной после зимней стоянки, когда лошадь от умеренного, а часто и скудного корма, тощала и слабела и была более податлива.
Такое серьезное и даже опасное дело, как обучение неуков, требовало участия не менее двух здоровых и опытных табунщиков. Один из них длинным, волосяным арканом поймав намеченного трехлетка («кунан», если это был жеребец и «кунажин», если это была кобылка), приближался к нему, хватал его за ухо и крепко держал (карачаевцы для большего удобства даже связывали уши), другой осторожно надевал уздечку и вкладывал удила, а затем, подняв у уха повод, надевал кожаную треногу (тляхо). Лошадь начинала биться, метаться, табунщики, сдерживая аркан, не препятствовали ей. Когда лошадь уставала и, случалось даже, падала, табунщик подходил к ней сзади и, сильно тряхнув ее за хвост, поднимал и приводил ее в себя; после этого лошадь седлали. Вообще укладка седла вещь серьезная и особенно при обучении молодого коня, кости которого еще гибки и не окрепли. Правильная укладка седла — три пальца от передних лопаток, иначе седло будет давить на концы лопаток и лошадь начинает спотыкаться, каковой порок при частом и неумелом седлании может у ней сделаться хроническим.
Оседлав и прикрепив подпругу, шибз-ахо садится, товарищ снимает аркан, и лошадь срывается с места. Она мечется из стороны в сторону, взвивается на дыбы, иногда обнаруживает намерение упасть, чтобы сбросить ездока, но табунщик сидит, по выражению коневодов, «как пришитый», бьет ее треногой и зорко следит за ее намерениями, и особенно за попыткой упасть, и предупреждает их, то умелым поворотом, то ударом треноги, то вздергиванием, то послаблением удил. Когда лошадь притомилась и достаточно узнала седло, удила и повороты, шибз-ахо слезает с нее и водит в поводу… Хороший табунщик, таким образом, может объездить в день до десяти неуков. По окончании таких уроков лошадь купают и отпускают, но через неделю выучку повторяют еще раз и через неделю еще раз — всего три раза, после чего молодого коня-трехлетка отпускают в табун, и он уже считается не просто «кунан» или «кунажин», но «хаса кунан», или «хаса кунажин», что значит объезженный трехлеток-жеребец или кобылка. Через год эти уроки повторяются еще раз над четырехлетком («донажин»), но уже, конечно, с меньшими усилиями, и риском, и коня опять отпускают в табун на целый год; иногда повторяют и еще раз, и, таким образом, достигают благоприятных результатов, не слишком изнуряя коня и, в то же время, не препятствуя ему крепнуть и развиваться.
К упряжке можно приучать лошадь и в более позднем возрасте — в 6 и 7 лет, сперва в телеге, а затем в арбе; но еще лучше прямо в плуг, где три лошади уже объезжены и только четвертая — неук; поработав рядом со старыми лошадьми, она скоро и сама привыкает к лямке и хомуту и делается понятливой и послушной лошадью. Высшую репутацию «альп» (искаженное араб) верховая лошадь получала только после какого-нибудь особого испытания: получив редкий приз на скачке, или совершив необычайно трудный переход. Идеальный конь, какой только может создать воображение кавказского горца, это конь легендарного Адемиркана — Жеманшерик, переплывающий Керченский пролив.
Но помимо такой суровой школы, как описанная, был у кабардинцев с незапамятных времен и еще один вид тренировки лошадей, более интересный и показной, и в то же время менее изнурительный, чем описанные выше — это скачки.
Скачки («шигаже») устраивались по многим поводам. Первые — самые древние по времени происхождения — это «тлям-шигаже», что значит, скачки в честь покойника. Они устраивались в память умершего воина адыге совершеннолетнего, и никогда не устраивались по женщинам или малолетним.
Уже за месяц и больше лошадь ставилась на усиленное питание и получала в достаточном количестве чистое зерно, главным образом просо, каковое считалось коневодами для данного случая особенно полезным. Недели три перед скачками коня держали только на овсе, постепенно тренируя и объезжая; расстояние все увеличивалось и усложнялось… Когда лошадь была, по мнению ездока, готова, ее отправляли на скачки. На состязания шли жеребцы и кобылы, как дающие потомство, и обычно в возрасте не моложе шести-семи лет. Расстояния брались значительные — 20-25, а иногда и больше верст. Призами для таких скачек являлись вещи покойника — его конь, оружие, седло, бурка и другие предметы.
«Фызыше-шигаже» — свадебные скачки; призами на них были шелковые расшитые платки, в большинстве случаев ярких цветов, прикрепляемые к древку на подобие байраков (знамен), кисеты, чехлы для пистолетов и тому подобное.
Третий повод для скачек — день таврения скота; они наз. «домага-тедзя-шигаже», что значит, скачки в день тавра. Здесь наградой победителю являлись — молодой жеребенок, шелковый расшитый платок наподобие упомянутого байрака. Названные скачки, а вместе с этим и джигитовки были любимейшими развлечениями и празднествами молодежи, на которые она стекалась со всех концов Кабарды на лучших скакунах, не столько привлекаемая призами, сколько славой первого наездника и джигита.
Наконец, с 1889 года устанавливается в Кабарде и еще день скачек, — это скачки в память закрепления за кабардинцами Зольских и горных пастбищ. Эти скачки получили у кабардинцев название «патшах-шигаже», что значит, государственные скачки. Эти последние сперва устраивались в Пятигорске, а затем были перенесены в Нальчик. Правительство, давно уже обратило внимание на этот благородный спорт кавказских горцев и в видах поощрения коневодства 1 мая 1856 г. в гор. Владикавказе были устроены первые государственные скачки е призами. Начиная с 1859 г., означенные скачки устраиваются ежегодно в Темир-Хан-Шуре, Ставрополе и в том же Владикавказе. (Влад. Арх. Отд. 1-е, ст. 1-й, связка 7 и послед.).
Расстояния на этих официальных скачках были небольшие — две-три версты, награда победителю — призы в 350, 200, 100 р., выдаваемые из общественных кабардинских сумм. В этих скачках принимали участие и кровные скакуны из Ашабовской и др. конюшен, но главный интерес сосредоточивался, конечно, на кабардинской лошади, так как и собственниками лошадей и ездоками и зрителями были сами кабардинцы. И кто бы ни выигрывал на этих скачках, для дела коневодства это было одинаково полезно, так как побежденный еще упрямее тренировал свою лошадь к следующим скачкам, а победитель делал то же, не желая уступить первенства… Вот те пути и способы, которыми в старые годы создавалась несравненная верховая кабардинская лошадь.
Коневод-кабардинец, видя незнакомого всадника, свободно узнавал по тавру, какой фамилии, какого завода под ним лошадь. Эта осведомленность достигалась путем следующего, на первый взгляд странного обычая, имеющего, однако, под собой разумное хозяйственное основание. Всякий гость, посетив где-либо в дальнем ауле своего кунака, уезжая, почитал своею обязанностью и актом вежливости вырезать на дверях кунацкой? на память о себе свое родовое тавро, конечно, если таковое было у него. Так как эти обоюдные визиты были постоянны, то двери кунацких обычно от верха до низа были исцарапаны названными таврами. Мне лично удалось видеть и зафотографировать по аулам Кабарды около полдюжины таких старинных кунацких с дверями, покрытыми родовыми таврами (см. фотогр. на сл. стр.). Такие двери нередко существуют несколько поколений и навешиваются в новых кунацких в случаях их перестройки.
Скрытый смысл этих памяток был таков: «Берегите вы наши тавра, мы будем беречь ваши». Действительно, достаточно было появиться в ауле коню с чужим тавром, как немедленно начинался допрос – что за конь, откуда, как попал, и если хозяин путался и внушал подозрение, коня брал себе в дом уздень или старшина и давал знать хозяину тавра о находке. Так Атажукины на Зеленчуке поступали с беглыми конями тавра Атажукиных же на Баксане, извещая их за сто и больше верст; так поступали и другие впредь до выяснения. Названная услуга была обоюдна.??
Выше, в главе об овцеводстве, мы уже говорили, какой удар нанесло узденям-скотоводам освобождение крепостных. Еще более эта перемена для них была чувствительна в области коневодства, где требовалось гораздо больше рабочих сил, — то в качестве табунщиков, то ночных сторожей, то вооруженной охраны и т. п. Чтобы сократить рабочие руки, пришлось сокращать количество лошадей, - соединять отдельные косяки различного достоинства в один общий табун и т. п. Конечно, такое упрощение понижало расход, но зато понижало и качество лошади. Это качество падало еще и оттого, что теперь уже не было возможности и средств выдерживать жеребцов до четырех и пяти лет: недостаток в средствах и производителях вынуждали коневодов пускать в случку чуть ли не жеребят в полтора-два года, а в три-четыре года холостить их. Знаменитые кабардинские табуны из года в год таяли и быстро вырождались. Такую картину уже тридцать лет тому назад застал автор очерка «Кабардинцы» Е. Максимов, современник реформы и той экономической смуты, которую она внесла в патриархальную жизнь кабардинских коневодов.
Причиной такого понижения несравненных качеств кабардинского скакуна и коневодства вообще было не одно только лишение даровой рабочей силы, как об этом замечает тот же автор, но и неотразимый натиск земледелия, в большей выгодности которого кабардинец убеждался год от году, вследствие чего он уже перестал уделять то внимание и заботливость своей лошади, которые он уделял ей раньше.
Однако, упадок этой хозяйственной отрасли у одного сословия, к счастью для дела, еще не знаменовал собою гибели вообще этого промысла в Кабарде. Слишком он был национален. И вот мы видим, что наряду со старинными заводами кабардинских князей и узденей, как грибы после дождя, вырастают во множестве небольшие конские заводы у их же сельчан, бывших табунщиков и даже крепостных. И как раньше каждый уздень почитал непременной гордостью иметь свой табун, так теперь многие сельчане спят и видят, чтобы иметь у себя хоть небольшой, но свой собственный табунок со своим тавром, для своих, домашних надобностей. Такой кустарь не имел возможности, а часто и опыта, выращивать в своем маленьком питомнике породистую лошадь, породистого скакуна, да ему лично он и не был нужен, т. к. скакать на нем он никуда не собирался, и был уже доволен, если тут же у него на глазах вырастала, между прочим, крепкая лошадка, годная и для плуга и для телеги, а когда надо и под седло. И мы видим явление, подмеченное, как я уже сказал выше и многократно упоминаемым Е. Максимовым, что по существу кабардинская лошадь не ушла из Кабарды, только переместилось ее местожительство, а именно, из больших узденьских табунов, нередко в тысячу и больше голов, она рассеялась по всем аулам Кабарды в маленькие табунки в пятнадцать и двадцать голов, но, как я уже отметил, качество этой лошади понизилось, и все реже и реже встречались те несравненные скакуны, которые в прошлом создали ей такую легендарную славу.
Русское правительство, давно уже знакомое с отличными качествами кабардинской лошади, которой оно ремонтировало свои кавказские и даже центральные кавалерийские полки, уже в начале XIX ст. всячески старалось поддержать падающее коневодство. Чтобы облегчить расходы коннозаводчиков по воспитанию лошади и не лишить ее прежнего простора, правительство в 1889 году на вечные времена утвердило за кабардинским народом богатейшие Зольские пастбища, а в 1892 году на берегу реки Малки у Ашабовского скотопрогонного брода оно основало так называемые Ашабовские Государственные конюшни. Эти последние имели определенное назначение: путем случки породистых высококровных и кровных английских производителей с местными матками поднять породу вырождающейся кабардинской лошади. Для означенной цели в конюшне стояло не менее сорока, а накануне войны шестьдесят полукровных и кровных английских производителей, как выводных из-за границы так и русского происхождения с различных государственных и частных конных заводов.
Конюшня расположена на левом, высоком берегу Малки, против селения Ашабова, снабжена достаточным пастбищем и занимает площадь усадьбы в 7 десятин с вполне оборудованными конюшнями, денниками и квартирами для штата служащих. Производителями охотно пользовались Терские благоустроенные экономии: Карпушина, Бабкина, Султан-Гирея и других, немецкие колонии: Гнаденбург (близ города Моздока), колония Александровская (около Владикавказа), колония Николаевская (близ Пятигорска). Результаты получились весьма удовлетворительные, и в несколько лет порода скаковых лошадей в этих пунктах сделалась неузнаваема.
Позднее, и с меньшим доверием, отозвались на этот культурный призыв старые кабардинские коневоды. Первыми такими пионерами были: Абезивнов, Коцев, Наурузов. затем Атажукин и др. Они брали в свои табуны заводских производителей, однако, особого доверия к ним не питали, и лучших своих маток отдавали кабардинским жеребцам. По врожденному недоверию темного человека ко всякому новшеству, особенно если оно сопряжено еще и с расходами, масса кабардинская отнеслась скептически и к этой новой русской затее (вероятно, этому способствовала и неумелая агитация и формальное отношение к делу старых чиновников), вследствие чего целых 15 лет с года основания конюшен не было ни одного случая, чтобы сельчанин взял заводского производителя для своих маток, не смотря на то, что плата за случку была всего 1 руб. 5 коп. Наконец, управляющий пришел к мысли отпустить своему объездчику, на первый раз бесплатно, лучшего жеребца на покрытие его матки; это было в 1907 году. Результат оказался блестящим, и когда объездчик сменял годового жеребенка-стригунка на пару хороших упряжных быков — эффект был необычайный: стена недоверия рухнула, и кабардинские сельчане охотно стали пользоваться уже за плату заводскими производителями. Это и продолжалось, прогрессируя количественно от года к году, вплоть до последней войны.
В прежнее время, два-три поколения назад, мясо лошади наравне с мясом барашка и рогатого скота употреблялось в пищу, и знатоки уверяют, что оно мало в чем уступает, особенно мясо жеребенка, барашку и теленку. Однако, с повышением цен на лошадь, стали находить этот обычай нехозяйственным, а питание кониной слишком дорогим, и постепенно отвыкли от этого блюда, так что теперь молодые внуки, слушая рассказы стариков о том, как в их время резали и ели жеребят, только иронически улыбаются. Около того же времени и кобылиц усердно доили, а из молока их готовили превосходный кумыс, когда-то любимый напиток кабардинцев.
Но, конечно, главные доходы коневод-кабардинец получал от продажи своих несравненных скакунов, сбыт которым был обеспечен далеко за пределами Кабарды. Охотнее всего их покупали для ремонта и пополнения кавалерийских частей. Эти пополнения продолжались на протяжении всего последнего столетия, вплоть до войны, во время которой из кабардинских табунов были забраны на ремонт кавалерийских полков не только лучшие, но и более или менее сносные экземпляры, чем нанесен был кабардинскому коневодству трудно поправимый удар.
Цены на кабардинских лошадей уже накануне войны стояли высокие: четырех-пятилетний мерин хорошего тавра ценился 90 и 100 рублей, а верховая, молодая лошадь (мерин или кобылица) — 120, 140 рублей и выше. До последней войны и революции лошадь с кабардинским тавром на территории Кабарды можно было увидеть в любом ауле у любого хозяина, даже небогатого, так что сельская кабардинская масса почти сплошь довольствовалась и обходилась лошадью своих заводов. Исключения, конечно, были, но сути дела они не меняли, и кабардинская племенная лошадь у адыге была преобладающей.


1925 г.
Пожидаев В. П.
www.circas.ru
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)